Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

«Не услышите», – заявил Топлин.

На том всё и кончилось.

С лужайки долетали голоса и смех школяров. Мастер размышлял о магии, болезнях и власти.

2.4. СПИД, строго говоря, не инфекция, поскольку вызывают его не бактерии и не вирус. На данный момент (23 февраля 1984) он является загадочной неспособностью бороться с инфекцией. Он связан с сексом – «извращенным» сексом, и с кровью – препаратами крови, как выражаются медики. Организм внезапно перестает быть целостным и не желает излечиваться. Это состояние жаждет метафор для определения своей неустойчивости, своего упорного нездоровья, своей концептуальной турбулентности.

2.5. Прошлым летом, когда у одного пожилого бомжа заподозрили СПИД (он потерял около сорока фунтов за месяц) и проститутки с наркодилерами совместными усилиями поместили его в больницу, Джои сказал мне в «Фиесте»: «СПИД – это когда организм не поддается лечению и даже порез или простуда могут тебя убить…?» Вопросительный знак – слишком сильное обозначение для его легчайшей вопросительной интонации, однако он все же ждал моего подтверждения.

Как бы это объяснить… Вопрос относился к тому, что нас объединяло, а не к отсутствию сколько-нибудь положительного ответа.

Это отсутствие когда-нибудь заполнят метафоры – его, мои, еще чьи-то.

Потом выяснилось, что у бездомного не СПИД, а рак легких.

3. Главное, возможно, найти наилучшую метафору и с ее помощью стабилизировать мысли, образы и схемы, которые в конечном счете будут полезны – самим больным, тем, кому они дороги, даже тем, кто только слышал о них. Само собой разумеется, что вещи, полезные в конечном счете, не обязательно полезны сейчас. То, что полезно в конечном счете, как раз и выводит в осадок сиюминутные стратегии, поспешные символы, клише, легкие ответы всякого рода.

3.1. Сравним СПИД с цветком, озаренным солнцем, манящим и восхищающим всякое наделенное чувствами существо. Я сам говорил еще недавно: «СПИД следует рассматривать скорее как средство расширить сознание, чем как болезнь». «Брехня, – отвечает больной СПИДом. – Общение, дружеская поддержка, то, что тебе открылось, – все это, может, и расширяет то, что мы знаем о СПИДе, но сам СПИД – это капец. Дорогостоящий, болезненный, смертельный капец».

Сравним СПИД с бичом сатаны, Гневом Хана, самым ужасным, что может случиться не только с жалким гомиком, который это сполна заслужил, но и со всей распущенной, аморальной, обреченной нацией, которая, при всем своем упадке, этого пока еще не заслуживает! (В скольких радиопередачах я это слышал?) Затем оратор переводит дух и продолжает по возможности ровным голосом: «Но зачем же сравнивать, если это неправда?»

Вот почему метафоры на шкале от одного сравнения до другого никуда не годятся. Нужна метафора или система метафор, где присутствует как сдержанность, так и некоторая сложность.

СПИД – это вилка включения социальной машины, деталями которой являемся мы все: и больные СПИДом, и нет, и автор метафоры.

Шаг в правильном направлении? Это верно, только если вы готовы пройти много дальше.

Это сравнение раскритиковать потруднее, но тоже возможно: детали у машин могут быть как основными, так и вспомогательными, как центральными, так и периферийными, как работающими, так и сломанными, как годными, так и негодными. А детали упомянутой выше машины – это просто метафоры, расположенные по старой шкале; сложность сравнения с машиной лишь маскирует его структуралистскую простоту. Мне только интересно – и я готов принять в качестве ответа как «да», так и «нет»: есть ли во всем этом хоть что-то, могущее помочь нам осмыслить то, что уже окрестили «чумой гомосексуалов»?

3.2. Новая болезнь СПИД понемногу просачивается в крупные города. Кое-кто видит в этом метафору разврата, коррупции, разложения, характерных для больших городов в целом. (В конце концов, «метафора» – перенос значения, влекущий за собой дополнительный смысл – есть такая же метафора, как и «болезнь».) Но что еще интереснее более заинтересованным гражданам, так это стратегии, используемые людьми, чтобы не думать об этой болезни. Связь между фактами заболевания и этими стратегиями – как многие заметили, а кое-кто и сказал – отнюдь не метафорична.

4. Она бежала между прилавками с кожами и тканями, между перемежаемыми солнцем навесами; новость распирала ее изнутри, крики торговцев оглушали снаружи. Набегающие друга на друга слова дрожали на языке и ждали, чтобы их огласили.

Увидев ее первым, он схватил ее за плечи и повернул к себе.

– Нари! – Он не хотел сделать ей больно и усмехался во всю свою варварскую физиономию поверх каштановой бороды.

– Садук, он опасно болен! – выпалила она. – Я не знала… мы не знали…

Усмешка пропала с лица Садука.

– Кто, Ферон?

– Да, ты еще утром про него спрашивал. Мы его не видели всю неделю, а в последний раз он говорил, что очень устал, и вид у него был просто ужасный… Когда ты утром ушел, я заглянула к нему в мастерскую – там закрыто, и сосед-лавочник говорит, что на Полумесяце его уже несколько дней не видать. Я к нему домой, а он не открывает!

Растерянность Садука сменилась чем-то средним между огорчением, гневом и страхом.

Он снял с плеч Нари сперва одну руку, потом другую.

– Он исхудал вдвое после нашей последней встречи! Суставы и шея опухли, на ноге и на боку страшные язвы, глаза слезятся. Руки держит кверху из-за боли в подмышках!

– Но что…

Нари смотрела куда-то вбок, Садук посмотрел туда же.

Двух прохожих, идущих под руку, привлекла горячность, с какой она говорила. У старшего была выбрита голова, накрашенные глаза обоих делали еще заметнее светлые ресницы и серые глаза младшего. Когда они прошли мимо, Нари взглянула на Садука, зная, что ему вспомнилось то же самое. Вспомнилось, как Ферон, с теми же крыльями вокруг глаз, с кувшином сидра на пальце и уже слегка под хмельком, приходил к ним после работы в красильне.

«Что ж ты так по улице ходишь! – укорял его Садук. – Тебя примут за шлюху с Моста Утраченных Желаний!», а Ферон принимал удивленный вид и говорил: «Да я к нему и близко не подхожу! Мало ли в городе других мест!» Потом он показывал Нари какую-нибудь яркую ткань с вплетенными в нее металлическими нитями, а Садук сандаловым ножом извлекал из кувшина пробку.

Она заранее качала головой, предвосхищая ответ на вопрос Садука, но он все же спросил:

– Что с ним такое?

– Островитянка, что живет по соседству, носила ему воду и помогала мыться – я ее встретила, когда уходила… – Нари, очень стараясь говорить потише, изъяснялась теперь не шепотом даже, а жестами –