Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

Садук с трудом улавливал смысл по движению ее губ: – Она говорит, что это чума! Говорит, что уже видела… что уже видела это на островах, в детстве. Это убило множество…

– Нари!

Вокруг них, сверкая и переливаясь, будто лоскут, что крутил над головой Ферон в комнате Садука и Нари, раскинулся Новый Рынок. На востоке спускались к морю ряды недавно построенных складов; на юге, в немощеных улочках вроде Гончарного ряда и Рыбачьего ряда располагались мастерские ремесленников; на западе лежал ее величества городской сад, где матери гуляют с детьми, а школяры учат свои уроки, где Нари часто рассказывала разные истории Садуку, а иногда и Ферону, прогуливаясь с ними вечерней порой; на западе деловой квартал, Черный проспект и анклавы разных народностей; там никогда не затихает движение, и тянется эта часть города от Шпоры с ее зловонием и плачем маленьких варварят до обсаженных пальмами улиц Саллезе и Неверионы, где темнокожие, в темных одеждах аристократы и богатые купцы прохаживаются у фонтанов и водопадов за стенами своих усадеб.

4.1. Двадцатитрехлетняя Нари родилась в Адами, в осеннем месяце барсука. Родители перебрались в Колхари, когда ей было два года, через пару лет после восшествия на престол малютки-императрицы Инельго. Она была единственным ребенком, что довольно редко случалось в той стране и в то время. В семнадцать, когда Нари, как сказали бы в другую эпоху, стала «интересоваться сексом», ей страстно хотелось сына (контроля над рождаемостью тогда не существовало). Дочь, порой сама себе удивляясь, она решительно не хотела. Ее заветным тайным желанием был желтоволосый мальчуган-варваренок – вещь почти невозможная, ибо сама она была коричневая, с густой черной гривой, и ей часто говорили, что ее можно принять за девицу знатного рода.

«Если рожу девочку, – как-то сказала она подруге (ее сверстницы рожали как мальчиков, так и девочек почем зря), – то и жить-то не стану! – Подруга только посмеялась, но Нари, пораженная силой собственных чувств, продолжала: – Отдам ее другой женщине и покончу с собой…» Хотя зачем это делать, если нежеланный ребенок уже пристроен и можно попытаться еще раз?

Лучшей ее подругой была девушка постарше, варварка Мьесе, уже имевшая трех сыновей от разных мужчин и ожидавшая четвертого ребенка от желтоволосого бездельника, надеясь, что будет девочка. На паях с двумя другими хозяевами она владела третью «Кракена» в Чаячьем переулке, где делала всю работу – Нари, видя это, иногда ей помогала на кухне.

Однажды вечером, когда дождь лупил по крыше таверны и обе подружки сидели по обе стороны стойки с кружками пива, лениво вытирая и перекладывая слева направо вымытую посуду, Нари взяла с Мьесе слово: если ее новое дитя будет мальчиком, а Нари в этом году родит девочку, они поменяются.

Назавтра Нари показалось, что Мьесе начисто забыла про их уговор – или притворяется, что забыла. Ей это досаждало.

Она переспала уже с несколькими варварами, но все никак не беременела.

В девятнадцать Нари встретила Садука, в двадцать они стали жить вместе. Родители с горя, а Мьесе искренне сказали ей, что этот парень им по душе. Он был уж точно лучше ее прежних варваров – Тарига, Кудьюка и Бедога. Намного больше походил на настоящего, по мнению Нари, варвара и пользовался своей внешностью куда меньше, чем следовало ожидать в ту эпоху.

Нари начинала задумываться, уж не бесплодна ли она, но не говорила об этом ни с кем, даже с Мьесе.

После года совместной жизни это и Садук заподозрил. Они поговорили, и он, чему Нари не слишком удивилась, сказал, что не так уж это и страшно.

«Знаешь, – говорила она, уткнувшись ему в подмышку в комнате, освещенной луной, – я всегда думала, что хочу сынка с желтыми волосами. Думала, что при такой жизни у меня все равно будет ребенок, хочу я того или нет, так пусть уж такой. – Ферон, навестив их, уже ушел, им было хорошо вместе. – На самом-то деле я детей не хочу, ни сынков, ни дочек. Они миленькие, когда с ними возиться не надо, но младшее чадо Мьесе, которое я хотела обменять на свое, просто с ума меня сводит, а он самый хорошенький варваренок на свете – кроме тебя, конечно!»

Садук хмыкнул ей в волосы.

«Я потому и бросила там работать, чтоб не нянчиться с ним».

Нари иногда работала прачкой вместе с варварками на Шпоре; теперь у нее была своя прачечная, и двое ребят, мальчик с девочкой, забирали белье в стирку в самом Саллезе и разносили выстиранное. Они целиком обстирывали одну из школ в том квартале, и дела шли весьма успешно.

4.1.1. Если бы ортодоксальный фрейдист середины двадцатого века рассказал Нари о «зависти к пенису» (что объяснило бы ее желание иметь непременно сына) или о «сублимации» (что объяснило бы ее успехи в работе), Нари, примитивное дитя своего суеверного времени, это наверняка бы заинтриговало и показалось правдоподобным.

Эти басни и тогда уже были в ходу, особенно среди варваров.

4.2. Двадцатипятилетний Садук был средним из трех братьев. Кудьюк, на два года старше его (не тот воришка, с которым одно время встречалась Нари), уже шесть лет как ушел из Колхари и, скорее всего, плохо кончил; в семье о нем почти не упоминали. Намук, на год моложе, жил на Шпоре, перебивался с одной черной работы на другую и пару раз попадал в беду, но его это не слишком заботило. Все трое родились в Колхари, Садук – в месяц щегла. Отец был варваром с юга, мать, наполовину варварка, сама родилась в столице.

Оба жили в Колхари еще до воцарения малютки-императрицы и испытывали весьма смешанные чувства по поводу недавнего притока южан.

Садук шил на Новом Рынке сандалии, и в прошлом году ему посчастливилось: его обувь пришлась по вкусу саллезским школярам. Как-то вечером, отвозя в школу выстиранное Нари белье (ей не хватало разносчиков), он увидел во дворе школяра, обутого не просто в подошвы с ремешками, а во что-то вроде кожаных мешочков, какие носят каменных дел мастера.

«Можешь сшить такие?» – спросил его другой парень, знавший его как башмачника. «А то, – ухмыльнулся Садук. – Приходи ко мне на Новый Рынок, в кожевенный ряд». Наутро он, придя пораньше, изготовил сразу две пары такой обувки: кожи на нее уходило больше, зато не приходилось возиться с переплетениями и пряжками, необходимыми для модных сандалий.

Топлин прибежал к нему, как только открылся рынок.

За следующие три месяца Садук продал школярам больше ста пар таких башмаков. Раньше он работал