Ночь борьбы - Мириам Тэйвз

рюкзак, бабулю с ее красной сумочкой и меня в электромобиль и поехали к нашему гейту. Бабуля все еще говорила. «Лихорадка» все еще играла из моего мобильника. Я отключила ее.

– Хватит болтать, бабуля! Просто лови дыхание!

Она сделала вид, что послушалась. Она закрыла рот и широко открыла глаза. Она вытянула руку в воздух и сделала притворный вдох.

– Ладно, поймала! – сказала она. Она держала его в руке. – Вот оно у меня!

Я не засмеялась. Я раздумывала о том, как бы мне научиться свистеть, как та женщина, засунув мизинцы в уголки рта. Я подумала, что, если смогу научиться так делать, я справлюсь с этой жизнью.

Честно говоря, рассказывать тебе все это меня ужасно утомляет, ведь я уже это пережила, и это было само по себе достаточно утомительно, а бабуля думает, что все это какая-то шутка. Так что просто поверь мне: мы наконец-то добрались до Фресно. У женщины в самолете рядом со мной на коленях сидел полуторагодовалый ребенок. Она вообще-то сказала, что ребенку восемнадцать месяцев, ну а дальше я сама подсчитала. Женщина спросила, сколько лет мне, и я ответила, что мне около ста месяцев. Мы с малышом все время махали друг другу. Я не могла остановиться, иначе он выглядел грустным и скучающим, и это заставляло меня чувствовать себя виноватой. Я решила, что никогда не стану затевать такую хрень с Гордом, иначе мы никогда не остановимся. Бабуля храпела и храпела. Потребовалось один час и пять минут непрерывного махания руками и храпа, чтобы добраться до мировой столицы изюма.

Лу и Кен оказались старыми хиппи! Бабуля не говорила мне, что ее племянники – древние старики. На одном из них были короткие шорты и высокие гольфы с изображением бульдогов. Это оказался Лу. У него был хвост. Кен был одет в джинсы и черную футболку. Под губой у него была седая полоска волос размером с одну из бабулиных планшеток для игры в «Эрудита». У них обоих были белые волосы! Как племянники могут быть такими старыми? Лу с Кеном улыбались, как бабуля: словно им все кажется смешным, и улыбка остается на их лицах еще долго, и они внимательно во все вглядываются и продолжают улыбаться, и кажется, что они в восторге от всего вокруг.

– Ух ты! – сказал Лу. – Ты Суив!!!!! Вау! Черт! Я так давно хотел встретиться с тобой!

Лу и Кен долго-долго обнимали бабулю. Они коротко обняли меня. Они были умные и знали, что детей надо обнимать быстро, не так, как теть. Лу много говорил, но Кен тоже говорил. Они не задавали мне глупых вопросов. Мне нравились звуки их голосов и то, как они разговаривали.

Бабуля сидела на переднем сиденье машины Кена вместе с Кеном, а я сидела сзади с Лу. Бабуля светилась от счастья. Она стучала по приборной панели машины Кена своими гигантскими очками сварщика. Она исполняла сидячий победный танец. Ее голова бесконтрольно качалась.

– Видишь пальмы, Суив?

– Ясное дело! – сказала я.

– Ты же знаешь, что эти пальмы на самом деле не выросли здесь естественным образом, – сказал Лу. – Знаешь, многие из них привезли из других мест. Кенни, тут же пустынный климат, точняк?

– Точняк, – сказал Кен.

– А иногда поздно ночью, – сказал Лу, – или в ранние утренние часы можно услышать, как они плачут… они не рады быть здесь, понимаешь, они тоскуют по дому.

– Да, – сказал Кен, – знаешь, я даже слышал их крики. В тот раз… помнишь, Лу? Мы буксировали Джона Фризена на мотоцикле.

– О ДА! – сказал Лу. – То дерево действительно кричало, чувак.

– Так и было, – сказал Кен. – Точно так и было.

Лу крутил бумажную самокрутку с табаком на голом колене в машине, которая ехала на полном ходу. Он свернул ее и засунул за ухо на потом, потому что Кена не очень радовало, когда Лу курил в своей машине. Лу сказал, что однажды, когда дети Кена были маленькими, Лу сидел на переднем сиденье и курил, а когда закончил, то выбросил сигарету в окно, но было так ветрено, что сигарету засосало обратно в машину, и она залетела на заднее сиденье и приземлилась на автокресло младшего сына Кена.

– Боже, – сказал Кен, – минут через пять-десять мы увидели дым, идущий от этой штуки.

– К счастью, – сказал Лу, – пацан был в отключке! Проспал все и не обжегся. Ему ни капельки не было больно. Я плеснул на него содовой на всякий случай.

– Ах да, – сказал Кен, – он был в полном порядке, даже не знал, что его кресло горит, но после этого Лу перестал курить в машине. Точняк, Лу?

– Да, – сказал Лу, – правда, правда, хотя после этого я перестал курить вообще везде, потому что мне это стало не по карману.

Лу сказал, что работал в Кремниевой долине и реально жил как в мечте, чуваки, ходил в костюмах от «Армани», собирал произведения искусства, но потом принял решение бросить работу и путешествовать по миру. И именно тогда, в тот период неопределенности между работой и путешествиями, у него случился обширный сердечный приступ, и он чуть не умер, но у него больше не было страховки от работы, потому что он уволился и не успел завести новую страховую программу, так что он потерял все.

– Каждую гребаную вещь, до последней, чуваки!

У него остался только велосипед, даже не с десятью скоростями, всего с одной скоростью и без тормозов, шлепанцы и подписка на журнал «Нация». Он показал мне свой шрам после операции на сердце, который был похож на молнию, как у бабули.

Еще Лу сказал мне, что «Бульдоги» – это футбольная команда штата Фресно и что члены банды Фресно тоже называли себя «Бульдоги».

– Ты состоял в этой банде? – спросила я. Я указала на его бульдожьи носки.

Он сказал, нет, он просто нашел эти носки на распродаже, и они ему очень понравились. Потом Кен сказал, что у него есть друг, который когда-то был в этой банде и вытатуировал бульдога у себя на бритой голове.

– Татуировка была стремная, чуваки! То есть да, она была эффективная, понимаете? Точняк, Лу?

– Это реально так, чувак, – сказал Лу. – Хотя он был нашим другом, понимаете, о чем я? Помню, как он рассказывал мне о своих снах. Безумные сны, чувак, оргии и… голые женщины, голые мужчины, буквально сотни голых людей, и все…

Затем Кен сказал:

– Да, но возвращаясь к теме «Бульдогов», этот парень, этот наш друг, в конце концов ушел из банды… знаете, он