Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника - Армин Шейдербауер

Господин Хусенет был ранен в легкие. Этот добрый молодой человек был всего на два года старше меня. Его всегда свежее лицо было теперь бледно-желтым. Но он довольно быстро поправился и вскоре вернулся в полк. В октябре он получил Рыцарский Крест, и кроме того, в списке его наград имелись «Золотой знак за ранение» и «Золотой знак за ближний бой». В 1945 г. он пал в бою.

Вечером мы разместились в старинном загородном доме. Штурмовые орудия остались возле полкового командного пункта. Их экипажи, которые не привыкли ночевать вблизи передовой, вырыли для себя окопы, а над ними поставили свои боевые машины. Таким образом, они обеспечили себя двойной защитой.

На следующий день мы остановились на все еще хорошо сохранившихся немецких позициях времен Первой мировой войны. На них мы обнаружили даже бетонированные бункеры, хотя они и сильно заросли кустарником. «Восточный вал» представлял собой великолепно построенную и глубоко эшелонированную полосу обороны, которая должна была сдержать наступление противника. Но, как и большинство слухов, это оказалось неправдой. Нас постоянно преследовала мысль о том, что в той кампании на Востоке наши отцы одержали победу, после которой был заключен мир. В Первой мировой войне они углубились во вражескую территорию только на несколько сотен километров, в то время как мы дошли почти до самой Москвы, а о мире даже не было и речи.

Мы должны были продолжать отступление. Поскольку мы откатывались назад, то те немногие пути, которые существовали между востоком и западом, часто оказывались забитыми транспортом. Это иногда приводило к длительным остановкам и ожесточенным спорам по поводу очередности прохождения колонн. Это пока касалось только боевых подразделений и небольших тыловых частей, командиры и начальники которых доказывали друг другу свои преимущества в звании и должности. Крупные тыловые учреждения уже за несколько дней до этого прибыли в Мариямполь, рядом с границей Рейха.

Чтобы ослабить давление преследовавшего нас противника, 15 июля была задействована наша авиация. Несмотря на то, что мы разложили опознавательные полотнища оранжевого цвета и флаги со свастикой, наши походные колонны понесли потери. Среди раненых оказался водитель штабного Фольксвагена. Поэтому его водил теперь обер-лейтенант Крюгер, которого фон Гарн отправил руководить крупной тыловой частью. Для штабного офицера это было не слишком «достойным» занятием, но иметь на этой должности энергичного человека было полезно. Гарн сказал, что ему будет достаточно меня одного.

Вечером пришло сообщение о гибели капитана Грабша. Он только что принял командование 2-м батальоном после ранения моего друга Хусенета. Когда он стал батальонным командиром, мне показалось, что внутренне он испытывал нежелание служить на командной должности. Я догадывался, что у него было предчувствие смерти. Потом я сожалел о своих недобрых мыслях о нем. Он был отличным мастером-оптиком из городка Бейтхен в Верхней Силезии. После его гибели пришло известие о том, что за свои действия у моста через Уллу в июне 1944 г. он был награжден Рыцарским Крестом. De mortuis nil nisi bene, о мертвых или ничего, или хорошо.

Добавлю трогательную подробность, относящуюся ко времени нашего отступления. Жеребята находившихся с нами на марше тягловых лошадей держались за своих матерей и сосали у них молоко на ходу. Это было печальное зрелище. 17 июля нас вывели из-под командования корпусной группы «D» и вернули в подчинение нашей дивизии. Дивизионный адъютант, майор Острайх, поджидал нас на окраине села Свенцяны, как отец, ожидающий своих заблудших сынов.

Сидя на садовой скамейке, как Наполеон III при встрече с Бисмарком, он рассказывал нам об обстановке в дивизии. Прежде всего, генерал Мельцер намеревался переформировать 2-й батальон 472-го гренадерского полка, в котором я числился адъютантом. Если это удастся сделать, сказал он, то в распоряжении командования дивизии в дополнение к пехотному полку появится еще одно подразделение и нас больше не будут использовать для пополнения других частей. Лично для меня майор сделал примечательное объявление, сказав, что я был внесен в списки убитых. Сначала я как-то не придал этому большого значения, поскольку пребывал в бодром настроении. Но чуть позже меня посетили тревожные мысли о родителях и о Швейднице, где это известие могло окольными путями дойти до Гизелы.

На следующий день, 18 июля, я поехал вместе с майором Гарном в штаб дивизии получать приказы. В ближайшие 48 часов штаб должен был размещаться в далеко не роскошном дворце, который прежде являлся летней резиденцией литовского президента. Окрашенное в белый цвет здание стояло в тихом месте на берегу озера Ленас. Пока майор находился у генерала Мельцера, я уселся в стоявшее в просторном зале большое кожаное, кресло, откинулся на мягкую спинку, вытянул ноги и задремал.

Из дремоты меня вывел 1-й офицер Генерального штаба, подполковник Хуго Биндер. (Должность в штабах соединений немецкой армии. Занималась выпускниками Академии Генерального штаба. — Прим. ред.) Он сказал, что мой потрепанный у реки Улла батальон подлежал переформированию в самое ближайшее время. Из состава батальона выводились попавшие в него люди из 7-го полка. Кроме того, сказал он, недавно прибыло пополнение, включая унтер-офицеров. Для меня это было болезненным прощанием, особенно с невозмутимым майором фон Гарном. Командиром батальона назначался капитан среднего возраста по фамилии Шнейдер. Он был уроженцем Восточной Пруссии и стал офицером после 12 лет сверхсрочной службы. Шнейдер имел «Крест за военные заслуги 1-го класса», которым награждали военнослужащих тыловых частей. На Восточном фронте он оказался впервые.

Биндер наметил задачу, которую предстояло выполнять батальону. Загнутый левый фланг дивизии надо было прикрыть с севера. Корпус, или вернее то, что от него оставалось, должен был отходить с боями на запад, но без всякой связи с соседями. По его словам, главной проблемой оставалось отсутствие связи с группой армий «Север», где ширина разрыва достигала 55 километров. Предполагалось, что в зависимости от обстановки командование дивизии будет направлять к нам штурмовые орудия. Батальону придавался огневой взвод 14-й батареи противотанковых орудий, и он должен был получить автомобили из штаба 472-го полка, а также из тыловых частей. За этим последовала личная беседа. Биндер был родом из Швабии. С 1938 г. он служил в горнострелковой части в Инсбруке. Узнав, что я австриец, он заговорил о Тироле. Было заметно, что Биндер, человек крепкого телосложения, с гладкими черными волосами и карими глазами, отличался высоким интеллектом. Это соответствовало моему представлению об офицере Генерального штаба. На его бриджах были нашиты ярко-красные лампасы с двумя широкими белыми полосами, признак принадлежности к Генеральному штабу.

Следующей остановкой на нашем пути был Каварскас. Этот маленький городок был расположен на левом фланге дивизии. Я снова был батальонным адъютантом. Штаб батальона я разместил в скромном сельском доме бывшего литовского министра. Судя по всему, он был покинут жильцами совсем недавно. В библиотеке, наряду с книгами на иностранных языках, я обнаружил визитные карточки министров, дипломатов и коммерсантов из нескольких стран. Это были реликвии того времени, когда Литва являлась независимой республикой и еще не была присоединена к Советскому Союзу.