Реквием - Грэм Джойс

— Очевидно, пронесла с собой. Вернее, в себе. Обычно это так делается, дорогуша.

— Оставь ее мне, Тоби. Я разберусь с ней. Скажи моей группе, что могут пока заниматься своими делами.

Тоби вышла, а Кристина начала раскачиваться и биться головой о войлочную стену:

— Сделали-сделали. Тоби хочет от меня отделаться.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, мы действительно отправим тебя в психушку. Мы не можем справиться с этими твоими заморочками. Все, что мы можем, — кормить тебя и развлекать с уроками макраме. Ты меня слышишь?

— На-на-на-на, ша-на-на-на. Хочешь знать, как они сде-сде-сде-сделали это? Ша-на-на-на.

Кристина то замыкалась в себе, то оживлялась; то переживала последствия детоксикоза и мрачнела, то приободрялась; то ее окутывал белый туман, то охватывала паника. Шерон и сама не выспалась и чувствовала себя не лучшим образом после ночных пререканий с Томом. Ее бесило, что, провозившись целый день с упрямыми клиентками реабилитационного центра, она вынуждена воевать с Томом, не желающим раскрываться перед ней. А без этого, как она знала, он не сможет справиться с чувством утраты. Он болезненно реагировал на ее вопросы. Шерон чувствовала себя гестаповцем, который клещами вытягивает из него информацию, ломая один за другим его пальцы. Том не понимал, что, только рассказывая о своих проблемах или выходя из себя, крича и плача, он сможет избавиться от преследующих его комплексов и смириться с неизбежностью потери.

— Ша-на-на-на-на-на.

— Ты меня утомила, Кристина.

Чему все эти терапевтические сеансы научили Шерон в первую очередь, так это тому, что необходимо заботиться и о собственных переживаниях. Если она сердилась на пациента и не говорила ему об этом, то, как правило, расплачивалась потом. Разрядка была необходима для выживания. Терапевт, сохранявший спокойствие, владевший собой и делавший вид, что работа с трудным пациентом на него не воздействует, через пару лет сам становился глубоко больным человеком. Переход от положения врача к положению пациента мог произойти за одну ночь, такое случалось не раз. Депрессия и чувство безнадежности более заразны, чем скарлатина.

— Я устала от этих твоих игр, мне надоело, что я не получаю от тебя ничего в обмен на всю мою помощь тебе. У меня больше нет терпения, оно истощилось. Я попрошу Тоби заняться тобой или, если она не может, кого-нибудь еще. Счастливо оставаться. — Шерон поднялась.

Кристина продолжала раскачиваться.

— Сде-сде-сделали. Я СКАЖУ ТЕБЕ, ЧТО ПРОИЗОШЛО! — крикнула она, когда Шерон уже собиралась выйти из комнаты. — Сде-сде-сделали, я скажу тебе, я скажу тебе. — Она стала раскачиваться быстрее, ударяясь затылком о войлочную обивку стены.

Шерон вернулась к ней и опять села:

— Что за таблетки ты приняла?

— Это неважно неважно неважно я скажу тебе Я СКАЖУ ТЕБЕ КАК они это сделали, сделали. Они перебили его кости, да-да, перебили его голени, вот как они это сделали, эй-эй, я пытаюсь, эй, перебили, он не должен был умереть, нет-нет, он не должен был умереть, он должен был висеть там, ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ПЫТАЮСЬ, просто висеть там, пока его не снимут, не мертвого, нет-нет, совсем нет, только притворяющегося мертвым, чтобы жить дальше, в этом все дело, ОН НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ УМЕРЕТЬ, но ты знаешь кто, ты знаешь кто, ЭТО БЫЛ САУЛ, он велел им ПЕРЕЛОМИТЬ ЕМУ КОСТИ, он сказал сломать ему голени, это он сделал. Вот как они сделали это! Сделали это!

Кристина стала биться головой о стену уже с размаху. Шерон старалась удержать ее:

— Кто это был? О ком ты говоришь, Кристина? Я не понимаю.

— Кто? Кто? Я же пытаюсь сказать тебе, я пытаюсь, Я ГОВОРЮ ОБ ИИСУСЕ! ИИСУСЕ! НЕСЧАСТНОМ ИИСУСЕ! ОНИ ПЕРЕЛОМИЛИ ЕМУ ГОЛЕНИ! ВОТ КАК ОНИ ЭТО СДЕЛАЛИ! ИИСУС! МОЙ БЕДНЫЙ ИИСУС! — Кристина перестала раскачиваться и повалилась на пол, отчаянно воя, тело ее сотрясалось от рыданий.

Шерон пыталась поднять ее и успокоить:

— Это все пилюли, Кристина. У тебя просто… Что ты приняла?

— Не-е-е-е-т! Бедный Иисус. Бедный Иисус.

Ее невозможно было утешить. Она плакала так, словно ей только что сообщили ужасную новость. Тело ее содрогалось в конвульсиях, она задыхалась от собственных рыданий. Но неожиданно она перестала плакать. Растянувшись на полу в полный рост, она прижалась головой к ковру, намокшему от ее слез. Затем она произнесла твердым и ясным голосом:

— Я Мария Магдалина.

— Да-да, — отозвалась Шерон успокаивающим тоном. — Замечательно. А я Дева Мария.

Кристина сразу села с негодующим выражением лица. Она отвела с лица свои длинные каштановые волосы и заговорила вдруг голосом, который Шерон слышала утром по радио в машине. Это был тот же самый голос, без всякого сомнения. Утром Шерон остановила из-за него машину посреди транспортного потока, и теперь снова он заставил ее похолодеть.

— Почему ты хочешь заткнуть мне рот? Это я, Шерон, это я. Я пытаюсь рассказать тебе, что произошло.

— Кристина!

Кристина замотала головой и с силой потянула в сторону воротник, словно он причинял ей боль.

— Я задыхаюсь, — сказала она. Слова произносила Кристина, но голос принадлежал Кейти. — Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь. Я не могу дышать.

— Не знаю, что и посоветовать, дорогая моя. Я здесь столько всего навидалась, что теперь уже ни в чем не уверена.

Они пили по второй чашке чая в кабинете Тоби. Услышав, как Кристина говорит голосом ее умершей подруги, Шерон попятилась из комнаты и с воплем ринулась по коридору. Тоби чинила дверную петлю поблизости и выскочила на крик. Взглянув на Шерон, она тут же повела ее в свой кабинет, попросив другую сотрудницу присмотреть за Кристиной:

— Марсия, сделай доброе дело, посиди с Кристиной в «белом тумане». Мне надо проконсультировать нашего консультанта.

Однако консультировать Шерон она не стала, а лишь выслушала ее.

— Не знаю, как это объяснить, Тоби, но мне все это каким-то образом передалось. Том не может примириться со смертью жены, и это заразило меня. В первый раз можно было списать это на разыгравшееся воображение, но если бы ты слышала Кристину…

— Что именно произошло? Расскажи мне толком с самого начала.

— Кристина несла свой обычный бред, а затем словно переключателем каким-то щелкнули, и она заговорила голосом Кейти — таким же, какой я слышала по радио вчера утром. Не просто похожим, а точно тем же.

— А как дела с этим Томом? Вы хоть спите вместе?

— Тоби!..

— А что такое? Ты что, плохо изучила меня за все эти годы? Ты думаешь, я осуждаю тебя?

— Нет. Но, если ты хочешь сказать мне, что это случилось из-за того, что я испытываю чувство вины из-за смерти жены моего парня, я закричу.

— Вот и хорошо. Бывает, что это помогает.