Восьмерка, которая не умела любить - Валерия Леман

— С ней я никуда не полечу. В Израиле у меня официальная невеста.

— Ну, это уж ты сам решай, — вяло отбоярился я и направился на кухню.

Здесь было тепло и уютно, и молчаливый, но вполне оживший Васек гремел невыносимо блестящими кастрюлями.

— Спасай, брат, — проговорил я, чувствуя, что голова становится тяжелой, наливаясь тупой болью в висках. — Попал под дождь и, похоже, простыл.

Щекин немедленно поставил на плиту чайник, достал мед, лимон и особый китайский чай, принявшись готовить чудодейственный напиток в большой пузатой кружке. Затем он намазал хлеб маслом, щедро полил хреном и горчицей и приказал мне съесть. Слезы выступили у меня на глазах, а из носа потекло, как из трубы.

— Ты же был на машине, где тебя угораздило промокнуть? — поинтересовался Васек, с удовольствием наблюдая за результатом действия своего огненного бутерброда.

— На кладбище, — просипел я, шмыгая носом. — Ходил навестить могилу Каси.

— Вот как… — качнул головой Васек, задумчиво помешивая в кастрюльке какой-то мудреный соус. — А знаешь, говоря в общем и абстрактно, в этом что-то есть. Некоторые женщины таковы, что гораздо проще их любить, если они в лучшем мире и не могут сотворить какую-нибудь гадость. Вот так приходишь к ним на могилку, оставляешь красивые цветы и уходишь. Прекрасно. Но я не Касю, конечно, имею в виду.

— Коню понятно, что ты имеешь в виду Свету, — слабо махнул я рукой, чувствуя, что тело наливается странной невесомостью. — Рассказывай, что там у вас с ней приключилось.

Васек уселся на стул, напряженно всматриваясь в сгущающиеся сумерки сада за стеклом.

— Ничего не приключилось. Да и не могло. Все ведь было ясно: она дразнила тебя и все такое. Но я дал себя обмануть. Подумал: а вдруг? Вдруг там, на вечеринке, я поражу ее чем-то — своим остроумием, эрудицией, танцами. Знаешь, я ведь здорово танцую.

Ботаник бодро вскочил и изобразил несколько па, какими выдрючивается тореадор перед покрашенными красным лаком кончиками рогов быка, готового порвать ему задницу. Выглядело это грустно. Васек сам все понял, сник и, ссутулившись, снова принялся мешать соус.

— На ноги мы тебя поставим, — проговорил он, стараясь держаться молодцом. — Но только не для Светы, конечно. Она красивая, очень даже неглупая, но для нее нет ничего дороже денег и собственной шкуры. — Тут Щекин бросил на меня просветленный взгляд. — Между прочим, девушка чего-то очень боится. Мне сразу это стало понятно.

Я кивнул. Страх — вот то чувство, которое, как шаль, обнимало нашу киноведку во время нашего последнего свидания на ступеньках общежития.

— И еще интересный штрих, — добавил Васек. — Ее режиссер, что устраивал пирушку, рассказал, как год назад какая-то девица шантажировала Свету, засняв ее во время оргии. Хороший, между прочим, парень, то есть режиссер, я имею в виду. Когда Светлана смылась, ничего не сказав, он мне про нее все и выложил, как есть. Ну, тут я и начал пить и плакать. Так не хотелось верить, что моя девушка просто мразь и грязь, и ничего больше. Пей чай, пока горячий.

Я выпил целебный чай, поднялся к себе, и Васек заботливо укрыл меня несколькими одеялами, заметив:

— Тебе надо хорошенько пропотеть.

Пространства ширились и умножались, пламя сотен свечей колебало воздух, делая его горячим и живым. Я прошел по аллее и остановился перед могилой Каси. Тут она сама появилась в крошечном окошке на плите, как на экране телевизора.

— Подумай хорошенько, — сказала, — ведь все очевидно. Это Света толкнула меня в окно, потому что я ее шантажировала. Не подумай ничего плохого, просто мне нужны были деньги. И вообще, Светка — редкая дрянь. Кстати, что там у нее со Шкафом?

— Уже ничего.

— И ты веришь? Тебе нужно пропотеть. Боже, ты весь горишь!

Откуда-то появилась Светлана со стаканом воды. Я стал жадно пить, но жажда не проходила, только еще более усиливаясь с каждым глотком.

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляет пир…

— О чем он говорит?

— Есть в доме аспирин?

— Подумай хорошенько, все очевидно.

Я взглянул на милое, светлое Касино лицо.

— Правда, что ты шантажировала Свету? Скажи — да?

Она только молча улыбалась — цветная фотография на могильном кресте. Мне стало нескончаемо горько.

— Зачем? Ну зачем, Кася?

Естественно, девушка ничего не ответила.

Васек почти силой заставил меня выпить таблетку аспирина.

Пламя сотен свечей погасло. Я уснул.

Наутро после тревожной ночи температура спала, но я был так слаб, что едва доползал до сортира, мысленно всей нецензурной лексикой ругая себя за то, что в свое время так и не довел до реализации проект открытия уголка гигиены на втором этаже. Теперь, больному и слабому, мне пришлось лежать на простреленном диванчике в гостиной, откуда до туалета было гораздо ближе, и все ходили мимо меня, словно я бездушная мебель, — не спрашивая разрешения, включали телевизор, разговаривали и вообще ни в чем себе не отказывали.

После легкого завтрака, когда я находился в состоянии невесомой прострации, не в силах лишний раз поднять руку, на диван перед самым моим лицом уселась Ольга и, бросив косой взгляд в сторону лестницы, заговорила конспиративным шепотом. Разумеется, о себе и Заки.

— Надеюсь, теперь, когда ты свалился с температурой, вопрос о его отъезде становится неактуальным.

— У меня нормальная температура, — недовольно возразил я, — просто небольшая слабость.

— Все равно, — отмахнулась сестра от моих возражений. — Бросить друга, спасавшего тебя от пуль, в таком состоянии способен только последний подлец.

Она только что не потирала руки от удовольствия.

Я раздраженно заворочался. Ольга поднялась и, напевая что-то легкомысленное, направилась в сад, бросив на ходу:

— Значит, вопрос решен.

На смену ей почти тут же явился Заки и, естественно, первым делом закурил свою сигару. От дыма у меня немедленно заслезились глаза, и я замахал на товарища руками.

— Ради бога, Заки, ты можешь не курить в присутствии больного? Для этого есть сад.

— Я не выхожу в сад, — мрачно объяснил Заки и не думая бросать курение. — Ты же знаешь, моя жизнь в опасности, лишний раз лучше не подставляться.

Я закатил глаза, всецело предав себя в руки господа нашего, надеясь, что милость его избавит меня и от Заки, и от сестры, и от всего на свете. Я так все и сказал Заки.

— Надеюсь, ты не решил умереть? — выслушав мою взволнованную тираду, тревожно поинтересовался тот. — Во всяком случае, сначала ты должен отвезти меня в аэропорт. Сам подумай: Ваську, извини, я как водителю не слишком доверяю, твоя сестра ни за что не повезет меня туда, а такси в нынешней ситуации я просто не рискну вызывать. Вдруг телефоны прослушиваются и убийца подъедет под видом извозчика?