Зов издалека - Оке Эдвардсон

Он подошел ближе, она вздрогнула и отодвинулась.

— Сиди смирно. — Он взял ее за плечо, положил руку на лоб и что-то пробормотал. — У тебя жар, — сказал он и выругался.

А она никак не могла удержать кашель. Он крикнул кому-то:

— У девчонки температура!

Там, снаружи, тоже выругались скверным словом.

— Сейчас принесу тебе попить чего-нибудь теплого, — сказал дядька.

«Мне и так жарко», — подумала она, но промолчала.

Он вышел. Платье под мышками и на спине стало мокрым, потому что ей было очень жарко. Она легла на матрас. Так было лучше, но ее сразу начал душить кашель. Она закрыла глаза. Дядька вошел в комнату, но она на него не взглянула. Не могла ни сидеть, ни смотреть.

— Надо сесть и выпить вот это, — сказал он.

Ей не хотелось садиться, но он ее поднял насильно.

— Выпей, пока горячее. — Она открыла глаза и увидела чашку. — А потом опять ляжешь.

От дядьки пахло дымом. От них обоих всегда пахло дымом.

Она отпила немного. Глотать было очень больно. Потом боль прошла, но когда она сделала второй глоток, опять вернулась.

— Горло болит?

Она кивнула.

— Скоро будет лучше, — сказал он.

— Можно, я лягу?

Он отпустил ее и забрал чашку.

Она закрыла глаза и задремала.

Рингмар вышел из кабинета Бертельсена, прошел в столовую и тяжело присел за столик. За окном гремели громкоговорители. Толпа на улице казалась больше, чем была на самом деле.

Появился Хальдерс. Налил себе кофе и кивнул в сторону окна:

— Чистый цирк.

— Ты так на это смотришь?

— Что, не то слово выбрал?

— Как тебе сказать…

— Цинично, да? Возможно… но я имел в виду зевак.

Шел уже второй день драмы, во всех таблоидах получившей название «террористический акт». Газеты продали в розницу двести тысяч экземпляров, и в этом нет ничего удивительного. Умники утверждали, что этого и следовало ожидать. И Бертельсен так сказал, хотя уж его-то умником никак не назовешь.

— И мы, которые должны быть на шаг впереди…

— Что? Где — впереди?

— Группа информации… У нас вроде бы везде должны быть щупальца. Чтобы предвидеть. Знать обстановку. Одним словом — на шаг впереди.

— Кто это-то мог предвидеть? — Хальдерс большим пальцем через плечо показал в направлении Уллеви.

— Я говорю в первую очередь о пальбе на Ворведерсторгет.

— Как, кстати, Стольнаке?

— Потерял много крови… но наверняка выкарабкается. Скоро сможет ходить.

— А мочиться-то он сумеет? Не говоря уж о…

— Но мы же не можем везде иметь людей, — прервал его Рингмар.

— И кто в такие времена способен быть на шаг впереди?

— Мы. Должны, но не в силах.

Хальдерс хмыкнул.

— Значит, опять нас распылят по горсточке.

— Надо как можно быстрее взять тех, кто стрелял.

— Это конкретно. Не то что… — Хальдерс оборвал себя на полуслове.

— Договаривай!

— Не то что убийство на озере. След остывает. И тебе это известно. Что бы там Винтер ни говорил — след остывает. Мы даже имени не знаем… Застряли, одним словом.

— Не произноси это вслух.

— Я говорю это тебе. Ты-то согласен?

Рингмар промолчал.

— Слушай, Бертиль, я только выражаю общее мнение. Надо что-то… Мы должны хоть немного приблизиться к решению. Я не говорю — решить. Приблизиться. Может, и решить в конце концов. Но нужно что-то…

— Машина, — сказал Рингмар. — Надо искать машину.

— Shot in the dark,[11]— пожал плечами Хальдерс. — Ну хорошо. «Форд-эскорт». Это по крайней мере конкретно. И полно работы.

Снаружи опять заревел мегафон.

— Чудовищно, — неожиданно заявил Рингмар.

— Что — чудовищно?

Рингмар не ответил. Молча кивнул в сторону окна.

Трагедия перед трибунами Уллеви разворачивалась своим чередом. Отменили дружеский футбольный матч между Данией и Швецией, назначенный на вечер. Руководство шведской федерации футбола сделало официальный запрос — есть ли возможность исчерпать инцидент до матча, но никаких гарантий не получило. Разочарованию не было границ.

Выяснили личность парня в автобусе. Беженец-курд и его сын. После семи лет в Швеции их собирались выслать на родину. Мальчик родился здесь, ему шесть лет. Свободно говорит по-шведски. Миграционное управление уверено, что семья прибыла из Северного Ирана, куда их и собирались выслать. Альтернатива — Турция. Отец семейства утверждал, что и там, и там ему грозит тюрьма, а может быть, и смертная казнь. По разным причинам. Миграционное управление старалось доказать, что незыблемо придерживается принципов равноправия и справедливости — оказывается, приехав в Швецию, мужчина назвал фальшивое имя и национальность — из страха быть высланным назад. Миграционное управление допустить такого не могло — он соврал и, значит, должен быть выслан. А вдруг соврет еще раз?

Все это написано в газетах. Он сделал последнюю отчаянную попытку — пригрозил застрелить себя и сына, если им не разрешат остаться. Жена и две дочери под домашним арестом в лагере для беженцев в Даларне. Их вот-вот должны перевести в гетеборгскую тюрьму для депортации. Полиция призывает парня прислушаться к голосу разума. Так и кричат в мегафон: «ПРИСЛУШАЙСЯ К ГОЛОСУ РАЗУМА!» Оперативники обсуждают, настоящее ли у него оружие или игрушка. Никто не видел. Стоит ли штурмовать автобус? Опасно ли это? Можно ли при этом расстаться с жизнью?

Винтер стоял чуть поодаль от толпы зевак. Надо бы вызвать плотников, соорудить временные трибуны и брать за вход. Зрелище должно быть зрелищем. Мы скоро много чего увидим, так что лучше заранее позаботиться о зрителях.

Он прекрасно понимал, что парень, сидящий в автобусе, солгал не из-за присущей ему, по мнению миграционного управления, лживости. Он солгал во имя спасения жизни — своей и своей семьи. Что они там, с ума посходили? Что они думают? Что у него высокооплачиваемая служба и вилла в Тебризе? Что он все это оставил, чтобы с женой и мальчонкой пройти чуть не пешком по всей Сирии и добраться до Скандинавии? Или это действительно его вина: не сумел на безупречном шведском объяснить, почему не хочет и не может возвратиться в свою страну. Но извините — у нас нет места. Не хватает площадей. В Швеции, как известно, леса и степи перенаселены, а в деревнях столько народа, что не протолкнешься.[12]