Испорченные сказания. Том 3. В шаге от рубежа - Ксен Крас

– Ваше Высочество, мы своими глазами видели подтверждение слов леди Лоудбелл! Недостроенный замок, подвалы и те собачьи клетки… Там держали людей и те тела, и это ужасно, я бы…

– Сир Дэаль, какие бы эмоции ни одолевали вас, сейчас они без надобности. – Прибывший и представить себе не мог, как говорил бы с ним Форест, если бы ни совет Аквуена. Выспавшийся второй человек Ферстленда был терпелив. – Прошу вас, начните сначала.

– Да-да, разумеется, Ваше Высочество, прошу простить меня! Мы с братьями возвращались из Цитадели – проверяли, как проживают крестьяне в тех краях, и проведывали лекарей по вашему приказу…

Место палача – площадь.

Кому-то милее городская, кому-то – деревенская, есть те, кто ездит из поселения в поселение, куда отправит лорд-правитель, но чаще встречаются те, кто поколениями живёт в одном и том же доме и окропляет кровью своё оружие каждый раз на одном и том же помосте.

Палачей не берут с собой в военные походы, там и без них есть кому убивать. Во время сражений и тем более после них дела до справедливого суда никому нет, а правосудие вершится сильнейшим прямо там же, не сходя с места. Порой, когда победители хотят показать себя с наилучшей стороны пред народом и выступить в роли добродетельного спасителя, пленных доводят до ближайшего города и сдают проживающим там палачам. Суд проходит быстро, а результат известен заранее, и тогда вся работа мастера верёвки и топора сводится лишь к быстрому достижению единственной цели – признанию его подопечными собственной вины.

Бывает, что палачам требуется добиться также признания в иных грехах, а случается, что необходимо, напротив, смиренное принятие любой участи. Чаще всего для этого используются двузубцы молчания – пренеприятнейшие приспособления в виде кожаного ошейника, от которого в обе стороны расходятся вилки с двумя острозаточенными зубцами. Те упираются в подбородок и основание шеи таким образом, что стоит только осуждённому попытаться открыть рот, как металлические иглы начинают впиваться в кожу и плоть, вызывая мучительную боль и вынуждая молчать. Население Ферстленда, от простого землепашца до короля, предпочитает обходиться без похожих приборов за столом, чтобы не навлекать на себя беды.

В мирные походы, нацеленные на распространение благостей или осуществляемые ради праздника или высшей цели – паломничества, свадьбы или пира, – палачам также путь заказан. Карающей длани нет места среди простолюдинов, нет места среди рыцарей и лекарей и, уж тем более, среди лордов и их отпрысков. Королям и подавно нельзя появляться рядом с Кайрусом и его братьями, чтобы люди ни в коем случае не задумались о том, что правители могут быть смертны и тем более оказаться на эшафоте.

Это положение дел устраивало не всех – очень часто в юношеском возрасте будущие палачи противились своему призванию. Это происходило по разным причинам – кто-то был слаб телом и понимал, что не справится с обязанностями, кто-то влюблялся в деву, которую никогда бы не отдали в жёны такому человеку, но большая часть страдала от малодушия и боялась человеческого осуждения, яростной толпы, мести и проклятий. Кайрус относился поначалу к последней группе, но довольно быстро смирился со своей судьбой. Сначала он привык, а после полюбил ремесло.

Королевский палач не получал удовольствия, причиняя боль другим людям, но и не испытывал из-за этого мук совести. Порой он задавал себе вопрос, на том ли месте находится и не совершил ли он ошибки, когда выбирал путь. Или скорее, учитывая семью, в которой он родился, – не ошибся ли, когда принимал путь. Повзрослев, Кайрус стал встречать многих людей, не знавших своего истинного предназначения и страдавших от этого. У палача же была работа, место в жизни и смысл существования. Он понимал, что его ждёт, и обучал своих детей всему, что знал.

Долгое время Кайрус верил, что с рождения и до смерти, всё то время, что позволит здоровье и призвание, он проведёт в Сантауне, что он умрёт там, рядом с площадью, в своём доме или скорее от удара в спину где-то на улице, а Ларс и Рисс смогут прожить счастливую и сытую жизнь, уже зная своё предназначение. За самого младшего не стоило переживать – сёстры и братья, даже если с родителями что-то случится, позаботятся о нём, а если не сумеют, то отправят к дяде, брату Кайруса, в Кнайфхелл, чтобы ребёнок перенимал опыт и находился под присмотром.

Но все планы испортил объявившийся Культ Первых.

Привыкший видеть боль и смерть палач с трудом смог пережить гибель собственного сына. Пытать чужих людей – одно, но понимать, что именно сделали со средним отпрыском жестокие люди – совсем другое. Спокойный, уравновешенный и не страдавший никогда ранее от принятия своего истинного пути палач после погребения сына начал плохо спать. Нет, кошмары не посещали его, вместо этого пришли бессонница и страх, что остальных детей настигнет та же участь.

По настоянию Онсы Кайрус высказал Его Высочеству пожелание всячески помогать в борьбе с Культом Первых. Регент вскоре придумал способ узнать о культистах побольше и отрядил палача помогать юному Цому. Всего за пару часов стало понятно, почему выбор регента пал именно на этого слугу – преданный, благодарный за новую жизнь, уверенный, что лорд Форест лучший из возможных правителей, бывший крестьянин был похож на молодого пса, наивного и жаждущего услужить. Но куда важнее было то, что мальчик оказался способным, готовым обучаться, проявлял себя старательным, порой чрезмерно. Когда же Цом перестал вздрагивать от каждого слова Кайруса, то показал себя как доброжелательного и смышлёного человека, легко располагавшего к себе. Работать с ним было удовольствием, а не пыткой.

К сожалению, после выполнения плана с побегом общих дел с Цомом у карающей длани короля более не имелось, и любая лишняя встреча могла поставить под угрозу весь замысел. Крестьянин оказался неплохим собеседником, он напоминал давно отправившегося на восток брата в его юные годы, и палач успел к нему привязаться. Скорее всего, после гибели отпрыска в мужчине остались лишние чувства, жаждущие выхода. Он предложил Цому место помощника, однако юнец не очень обрадовался этому.

Для отдачи распоряжений регент поочерёдно отправлял нескольких доверенных лиц, но самого палача больше не приглашали в замок на дружескую беседу. Кайрус не возражал – он считал утомительными некоторые действия лорда Клейса Фореста, особенно когда это мешало работе. За мнимый побег регент пожурил стражу, пару человек громко отругал и наказал, и всё успокоилось.

Всего с цикл Кайрус работал, как и положено, не выполнял ничьи личные просьбы, проводил время с семьёй, а в свой заслуженный выходной, отправился по поручению Онсы за тканями и заодно прихватить средство от бессонницы у хорошего травника, который проживал во внешнем городе. Жизнь не успела вернуться в привычный ритм, а удача вновь отвернулась от карающей длани правителя, столкнув с Ивтадом, бастардом лорда Голдрэта.

Разумеется, палач боялся смерти, пусть и не рыдал, умоляя пожалеть его и отпустить. Кайрус был обычным человеком, живым, с чувствами и желаниями, и понимал, что с ним могут сделать душевнобольные культисты. Умирать он совершенно не хотел и ещё меньше желал подвергаться пыткам. Быть может, именно потому, что он сам нередко выбивал информацию, палач понимал, что может не выдержать измывательств, тем более, когда мучители желают скорее мести, чем данных о чём-либо. Мужчина осознавал, что может сломаться, лишиться воли, предать регента и будущего короля, он даже предполагал, что на деле он куда слабее, чем думал о себе всё время.