Копье и кровь - Алексей Корепанов

Туман в голове не рассеивался, но и не сгущался. Тивишник продолжал что-то негромко бормотать, менялись там какие-то картинки. Можно было завалиться спать, но спать не хотелось – проснулся Габлер сегодня поздно и весь день ничего утомительного не делал. Оставался, пожалуй, только один беспроигрышный вариант – пригласить хошку. Или пройтись до ближайшего кабака, отведать еще чего-нибудь местного, виноградного… Да там же хошку и снять. Выпить с ней, прикупить еще пару-другую бутылок – и в номер…

Габлер, не вставая с кресла, потянулся к невесть как оказавшемуся на полу пульту. Поднял его, намереваясь выключить тивишник, и перевел взгляд на экран. И успел углядеть окончание какого-то сюжета – там показывали знакомую ему улицу Стронгхолда с концертным залом, похожим на раскинувшую крылья огромную птицу. В этом же квартале жил твинсер Лок. Улица исчезла и на экране возникла ньюзер – очаровательная молодая женщина с длинными темными волосами. И платье у нее было длинным и темным, оно буквально обтекало каждый изгиб ее безупречной фигуры. Эту красавицу, которая стояла на фоне местного Дома правительства, Крис уже видел в местных ньюзах и запомнил ее выразительное лицо. Но сейчас лицо номианки было застывшим, словно она зачем-то надела маску.

– Заявление мистеру Аллену Сюрре, главе Сената Ромы Юниона, – произнесла она и голос у нее тоже был подобен маске. Казалось, это говорит автомат.

Габлер замер в кресле с пультом в руке. Ньюзер почему-то не назвала первое лицо Ромы Юниона Императором.

– Я, Ориобеллиз Аригонно Тронсилиа Иолнеи, ондаллио общины служителей единомножественного Беллиза-Беллизона-Беллизонов, от собственного имени и от имени всех служителей Триединого заявляю, что ты обманщик. Ты обманщик, Сюрре! Мы не хотим и не будем оставаться под властью обманщика и отныне считаем себя единственной властью на планете Милиль, которой помимо нашей воли было когда-то присвоено название Нова-Марс. Мы более неподвластны тебе, Сюрре!

Габлер слушал и чувствовал, что в голове у него бушует ветер, разгоняя алкогольный туман. Ньюзер просто не могла нести такое! Не могла! А значит, все эти ошарашивающие слова она произносила не по собственной воле. И вряд ли вообще понимала, что именно говорит на всю планету. Габлер знал об умениях подгорных жрецов, и такое объяснение не казалось ему невероятным.

– Отныне мы не считаем Милиль частью Ромы Юниона, – продолжала ньюзер, послушно исполняя роль древней куклы-марионетки. – Если ты не согласишься с нашей позицией, то мы заставим тебя это сделать, Сюрре. Предупреждаем, что в таком случае будут неизбежны многочисленные жертвы – не среди нас, служителей единомножественного Беллиза-Беллизона-Беллизонов, а среди другого населения Милиля, и вина за это ляжет на тебя, Сюрре. Ждем твоего ответа в течение суток по Единому календарю, начиная с данного момента, и готовы после этого обсудить все действия, которые необходимо предпринять в связи с нашим заявлением. Твое молчание по истечении этого срока будем расценивать как нежелание предоставить Милилю независимость. Такое поведение вынудит нас начать подготовку к осуществлению мер, необходимых для того, чтобы…

Ньюзер исчезла с экрана, и там появилась заставка с гербом Нова-Марса – кто-то из местных руководителей наконец-то пришел в себя и приказал прекратить трансляцию этого сногсшибательного заявления.

Когда Габлер кое-как разбудил усыпленные алкоголем и расползшиеся по углам мысли, то понял, что от горного храма сейчас нужно держаться подальше. Но посидев еще немного и поставив себя на место Императора, сделал другой вывод. Вряд ли правитель могущественного межзвездного объединения будет мгновенно резко реагировать на заявление каких-то там жрецов, живущих на какой-то там периферийной планете. Правительство которой лояльно Императору. А жрецы к этому правительству никакого отношения не имеют. И никто их на Нова-Марсе не поддерживает. Однако еще через несколько секунд ему в голову пришла новая мысль: если Ориобеллиз действительно устроит тут нечто кровавое, – а он может такое устроить, – то сюда будут брошены силы Стафла. И как ему, Кристиану Габлеру, в такой ситуации поступать?

«А никак не поступать, – бесшабашно подумал Крис. – Я в загуле, и пусть весь мир занимается чем угодно».

Судя по такому решению, алкоголь все-таки свое дело сделал, и реальность представлялась Габлеру чем-то очень далеким. Или он сейчас был далек от реальности.

С экрана тивишника уже исчезла заставка с гербом, и там визгливо пел кто-то высокий и волосатый, бегая среди горящих кустов. Мгновение спустя в эти звуки вплелся сигнал унидеска. Габлер достал аппарат из кармана безрукавки и с некоторым трудом сфокусировал взгляд на пришедшем мейле:

«Мы особенно и не надеялись. Ты прав: в жизни много лжи. Будем действовать самостоятельно, как решили. И уже действуем».

Это значило, что у мистера Аллена Сюрре в скором времени появятся новые заботы. Или исчезнут все заботы. Сообщение Лили Акимжанов можно было истолковать только так.

– Меня это не касается, – пробормотал Крис, выбираясь из кресла. – Плыву по волнам и не хочу больше ничего знать…

* * *

Первую часть своего решения – насчет заплыва по волнам – Габлер выполнял добросовестно. Разумеется, с перерывами на сон и приведение себя с помощью антикрэпа в относительный порядок. Кабаки сменялись кабаками, лежание на пляже чередовалось лежанием в номере «Золотой рыбы» в компании то одной, то другой хошки… А вот с нежеланием ничего знать не получилось – знать он хотел. Поэтому и будучи нетрезвым, старался следить за ньюзами. А поскольку сидеть у экрана тивишника получалось далеко не всегда, Габлер просматривал на унидеске архивы ньюзов – как местных, номианских, так и столичных, из Грэнд Ромы. Но нигде ни единым словом не говорилось о заявлении Ориобеллиза и реакции Императора. Как будто и не было никакого заявления. Крис не сомневался в том, что на других планетах Ромы Юниона ничего об этом не знают. Императору, конечно же, доложили, однако Цезар Юлий по этому поводу публично не высказывался. Жизнь на Нова-Марсе текла своим чередом, жрецы Триединого ничем себя не проявляли. И Габлер начал склоняться к мысли о том, что заявление Ориобеллиза было блефом. Ну что подгорные жители могли противопоставить военной мощи Империи? А все эти разговоры о каких-то там возможностях – не более чем разговоры. Если бы могли, давно бы уже сделали. Разумеется, грэнды не сидели сложа руки, а что-то предпринимали. Причем еще до заявления Ориобеллиза, поскольку о намерениях жрецов они знали не первый день. Прибытие Шацкого на Нова-Марс, как теперь думал Крис, именно с этим и было связано. Палатинец проводил проверку способности местных структур противостоять мятежникам и принимал необходимые меры.

Впрочем, обо всем этом Габлер старался думать поменьше, предпочитая максимум внимания уделять выбранным им способам отрешения от проблем. И самое главное – он сумел-таки изгнать из головы мысли о собственном будущем и хоть на время избавился от сомнений и тревог. «Срывай день», – советовал Гораций, и именно так и надо было жить! Кто знает, сколько этих дней есть в запасе.

Цитату из Горация он упомянул в ночном разговоре с очередной хошкой, лежа вместе с ней на полу его номера в «Золотой рыбе» – там им было просторнее. И дополнил стихотворением Гранаты: