Араб с острова Банда - Михаил Васильевич Шелест

Помнишь, как я кричал: «Аку букан мусух[1]! (Я не враг!)» — Спросил я.

— Помню, Пита. И я тебе верю. Порту — плохие. Много люди убили громом и молнией.

— Ничего, — сказал я. — У вас теперь тоже будет гром и молнии. Очень большие гром и молнии. И большие пироги с крыльями.

1522 год. Март.

— Воины! Вы мой дух и моя сила! Я — ваш дух и ваша сила! Каждый из вас — дух и сила каждого из нас. Нас много! Мы сильны и всех нас ждут наши предки и наши Боги! Ждут, как героев и победителей! И наши дети, когда мы уйдем к Богам, будут гордиться нами! Хай-я!

— Хай-я! — Ответило войско.

Боевые барабаны били третьи сутки, разнося тревожный и, в то же время, бодрящий клич: «Все на войну!»

С этой же миссией разошлись по дальним островам «крылатые пироги».

— Ты уверен, что ты поступил правильно, дорогой, — спросила жена.

— Да, родная. У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба. Ты видишь у меня горбы? Нет! Значит на мне никто не ездит. И не будет! Я заплатил Мануэлу за эти земли столько золота, что мы могли бы жить в Португалии, ежедневно купаясь в молоке тысячу лет. И это только за пять лет.

— Ну так и купались бы… — Тихо сказала жена.

— Не дали бы, — буркнул я. — А теперь есть большой шанс заиметь своё королевство. Я предполагал, что-то подобное. Не так быстро, конечно. Но кому-то счастье Мануэла Счастливого не понравилось. Он и вправду своим довольным лицом многих раздражал, особенно церковь и орден с его английским патронатом.

— Ты — еретик, Педро, — сказала жена, гладя меня по голове.

— Нет, родная, я не против церкви, или, прости господи, Христа. Я против интриг. Хотя даже и не против. Это констатация фактов. Я же рассказывал тебе, кто на самом деле управляет Португалией.

— Но как же наши дети? Ведь война! — Вскрикнула Лариса.

— Наши дети? — Я усмехнулся. — К дочери сватается султан Тернате. Можно обженить.

— Седьмой женой? — Глаза жены сузились. — Жени лучше своих индейских дочерей на своём Тернате.

— Ну… Он не мой… Но обязательно женю, когда подрастут.

— Мы говорили про войну! — Жена повысила голос. — И детей!

— Ничего не изменится, моя хорошая. Наша армада никого сюда не допустит.

* * *

Примерно через месяц после объявления войны все наши военные корабли по команде общего сбора вернулись на места своей постоянной дислокации. Всего сейчас у нас было сто средних кораблей, двенадцать больших и шесть восьмидесятиметровых флагманов, типа моей «китайской» джонки, построенных на наших бразильских верфях.

После того, как все наши стапели сделали по одному среднему кораблю, мы заложили пять флагманов. Получившие практический опыт выпускники школ, изучавшие математику, геометрию и черчение на реальных проектах, воплотили наше совместное «детище» через три года. В шести «ипостасях».

Флагманы отличались от моей «Чайки» большим водоизмещением и большей «палубностью». Это были пятипалубные корабли. Все палубные механизмы были размещены на второй палубе, что защищало швартово-парусную команду от случайного «смытия» за борт.

Парусные лебёдки были асинхронизированы, что компенсировало силовую нагрузку. Редукторы позволяли плавно поднимать и опускать тяжёлые и сверхтяжёлые грузы.

Например, замена сломанной стеньги проходила максимум за сорок минут. Всё на корабле лежало, висело стояло строго на штатных местах и позволяло очень быстро доставить «это» к нужному месту.

Я посвятил проекту год чистого времени, а потом ещё два года подводил наших студентов к его пониманию. Школьники изучали будущий корабль от киля до клотика и, получив орудия труда, материалы и инструменты, воплотили нашу общую мечту всего за три года.

Уже год флагманы бороздили моря и океаны, наводя ужас и вызывая восторг. Одно то, что на верхней палубе не было ни одного матроса, заставляло противника предположить наличие сверхъестественных сил, управляющих кораблём.

Мы тщательно скрывали секреты и поддерживали мистическую истерию. Ни один флагманский матрос, или офицер не сходил на берег. Ни один высокопоставленный чиновник и ни одна досмотровая команда не были до сих пор допущены на борт. Сто двадцать пятнадцатидюймовых орудий, бьющих чугунными ядрами и гильзонированным[2] чугунным осколочным дробом, своими жерлами внушали уважение и добавляли убедительности в слова капитана, что корабль не нуждается в инспекции, так как не намерен выгружаться, а экипаж не намерен сходить на берег.

Инспектирующие изумлённо глядя на шевелящиеся в амбразурах многочисленные дула мушкетов, отдавали приветствие и отчаливали. Загрузка водой не требовалась. На кораблях в трюме имелись вместительные емкости для воды, а марганцовки и хлорки у нас было много.

Химия — второй инструмент шпиона — диверсанта. А может быть и первый. Я хорошо знал химию. И мне повезло, что в жерле потухшего вулкана на острове Апи, расположенного в двухстах метрах от острова Нейра, я нашёл минерал «сильвин». Это обычный хлорид калия. А рядом плескалось небольшое озерцо серной кислоты.

А основной компонент будущей марганцовки, оксид марганца, мои южно-американские индейцы использовали как ускоритель при разжигании костров, добавляя его пыль в смесь для розжига.

Когда я впервые увидел, как после трёх-четырёх прокруток палочки тетивой лука, вспыхнул мох, я натурально сел на задницу. На личном опыте я знал, что значит добыть огонь трением. А оказалось, что этот «порошок» снижает температуру возгорания почти в двое. И я сразу понял почему.

Имея три этих компонента, получить перманганат калия, процесс простой. А получив соляную кислоту я получил и хлорную известь. Но, о химии после.

В моей истории вулкан Банда-Апи взорвался в 1988 году. Я видел взрыв своими глазами и знаю, что оттуда летело. Столб пепла тогда поднялся на высоту нескольких километров. А сейчас в кратере просто слегка тлело и что-то взрыкивало.

Я тогда в 1988 году лучше изучил историю вулкана и сейчас помнил, что его извержения стали фиксироваться европейцами только с одна тысяча пятьсот восемьдесят шестого года. Жить рядом с вулканом было опасно, да. Но время у нас вроде, как ещё было.

Однако ценность вулкана, как источника основных химических элементов и строительных материалов была безмерна. Я с детства читал один умный журнал и к зрелости проникся пониманием его названия: «Химия и Жизнь». Сейчас я понимал эти слова как девиз. Буквально.

* * *

Когда