Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов

Альберт и Филис присоединились к танцующим, Генри заказал стейк и еще три коктейля: было уже понятно, что Альберт платит за все – за еду, напитки и танцевальные билеты, купленные при входе.

– Милый, ты, конечно, будешь танцевать только со мной, – сказала Филис, – но не купить билетик – это дурной тон.

Генри взял три билета и выбрал высокую молодую блондинку: ее вырез приходился как раз на уровень его очков. Двигаясь по блестящему полу, он вдыхал запах теплого женского тела и жалел, что хостесс из «Маджестика» слишком дороги для него: они строили из себя настоящих дам и вовсе не с каждым соглашались отправиться в постель, в отличие от девчонок с улицы Чжу Бао-сан, она же – «кровавый переулок», грошовых шлюх из Транше́й, печально знаменитых кварталов Хункоу.

Танец закончился, Альберт и Филис вернулись за столик.

– Что вы делаете в Шанхае? – спросил Генри.

– Не знаю, – пожал плечами Альберт. – После Оксфорда решил попутешествовать по миру. И вот здесь подзадержался немного…

– Я журналист, – ответил Генри. – Писал для нью-йоркских газет, но после кризиса… короче, работы нет нигде, а жизнь тут дешевле, чем в Нью-Йорке.

– Альберт, милый, меня можешь даже не спрашивать, – сказала Филис. – Я тоже просто так прожигаю здесь свою юную жизнь… приплыла из Сан-Франциско, там така-а-ая скука! Денег пока хватает, но, если что, я всегда могу устроиться продавщицей в каком-нибудь магазине на Нанкин-роуд. У меня есть опыт, да!

– На самом деле, – сказал Генри, – Филис – певица. Это она шутит, про магазин.

– Да, конечно, – кивнул Альберт. – Я знаю, она мне говорила. У нее контракт в одном из здешних кабаре.

Интересно, подумал Генри, почему ему не приходит в голову спросить, когда же она поет в своем кабаре, если каждый вечер они вместе ходят по барам и танцзалам?

Он поднял высокий стакан.

– За Шанхай! – произнес он. – И за нашу встречу!

Китай меняется, приятель, сказал Генри неделю назад. В его словах звучала гордость старожила, но вообще-то он тосковал по временам, когда только приехал сюда. Четыре года назад белые еще были хозяевами в Шанхае: любой ресторан и любой магазин принимали расписки – читы – вместо наличных, а поскольку китайцы собирали долги только перед Новым годом, всегда можно было сменить гостиницу и навечно затеряться в этом городе.

Это было прекрасное место для белого человека, но все-таки не тот роскошный и богатый город, каким он стал сейчас. Иранские евреи, разбогатевшие на торговле английским опиумом, еще не застроили Бунд небоскребами. Неоновые рекламы не так густо покрывали Нанкин-роуд, еще не открылись «Цветок персика» и «Черный кот» – первые ласточки сверкающей стаи новых шанхайских кабаре.

Это был город лихорадочных заговоров, преступных и героических агентов Коминтерна, националистов, рвущихся к власти, и белых русских, проигравших свою страну в далекой кровавой войне. Город нищего разврата, безнадежного, отчаянного блядства, неприкрытого убожества, откровенного грабежа. Три полиции – французская, британская и китайская – словно соревновались друг с другом, кто подешевле продаст закон и порядок.

Генри помнит опийные притоны, сладковатый запах, стелящийся по улицам, стук костяшек маджонга и скрип рулеточного колеса, доносящиеся из окон на любой улице. Деньги, которые не доставались шлюхам, уходили содержателям казино и собачьих бегов: в конце концов, их всех контролировали одни и те же люди, не то из полиции, не то из местных банд.

Два года назад Генри подсел на собачьи бега: чередуя Стадион, «Луна-парк» и Канидром французского квартала, он тратил все деньги, которые переводили из Нью-Йорка, куда он раз в неделю писал для «Чикаго Трибьюн» репортаж о таинственной и преступной Азии. Пересказы местных сплетен Генри уснащал экзотическими деталями, почерпнутыми из фильмов про Фу Манчу, что, по его идее, должно было вызвать доверие у американского читателя, знакомого с Китаем только по кино.

Потом все закончилось: сначала американские деньги, а следом – собачьи бега. Целый год Гоминьдан требовал запрещения собачьих бегов – говорили, что запрет продавили конкуренты, мексиканские и китайские владельцы казино. Прошлым летом сдались англичане из международного сеттль мента, закрылись «Луна-парк» и Стадион. Любителям гончих остался только Канидром, да и то потому, что его владельцем был всесильный Ду Юэшэн, глава Зеленой банды, самой крупной преступной организации Шанхая.

– Гангстер? – спросил Альберт. – Как у вас в Чикаго?

– О нет, – ответил Генри, – совсем не как в Чикаго. Это же Китай: здесь гангстеры не воюют с полицией, они с ней сотрудничают.

– Дорогуша, – сказала Филис, – я и в Америке знавала города, где гангстеры сотрудничают с полицией. Собачьих бегов там не было, зато были казино.

– Казино тоже принадлежат Ду, – сказал Генри, – и половина танцзалов. Надеюсь, Альберт, это не покоробит вашу английскую честь?

– Это о’кей, – ответил Альберт, – я не боюсь крутых парней.

Он все время старался вставлять в речь американские слова. Генри только посмеивался, а Филис злилась:

– Милый, зачем ты изображаешь из себя Аль Капоне? Ты ведь настоящий ангел.

В ответ Альберт старался улыбнуться позагадочней и поглубже надвинуть шляпу на глаза. После третьего коктейля это выглядело очень смешно.

Этим вечером деньги Альберта принесли Генри удачу: на выходе из Канидрома в потрепанном бумажнике лежало 150 долларов. Альберт и Филис проиграли по полсотне каждый, но все были счастливы и пьяны. Генри крикнул двух рикш почище и велел везти на авеню Фош, в казино «Фушен».

Амфитеатр игральных столов, хрустальные люстры, широченная барная стойка, неумолчный – днем и ночью – шум: стук рулетки, шелест карт, шепот игроков, разговоры на всех языках мира, больше всего – на английском (а чему удивляться? Англия все еще королева морей!). Малайцы, сингапурцы, китайцы, египтяне, французы, русские, американцы… да, четыре года назад белые и цветные не смешивались так сильно.

Альберт взял фишек на всех, Генри поставил десятку на красное.

– Милый, будь ангелом, – сказала Филис Альберту, – возьми мне еще коктейль.

Альберт взмахнул рукой, подзывая боя. Раздался звон разбитого стекла.

Генри всегда знал, что блондины легко краснеют, но не ожидал, что лицо англичанина станет буквально свекольным.

– Ради Бога, извините, леди, – сказал он, оборачиваясь к соседке, – я такой неловкий…

Альберт запнулся на полуслове: рядом стояла молодая китаянка в шелковом, расшитом райскими птицами платье с короткими рукавами, открывавшими нежную кожу маленьких рук. Украшенные жемчугом волосы были уложены ажурными спиралями и арками, напоминая какую-то экзотическую шляпку. Генри не раз встречал таких девушек – причудливо одетых дочерей богатых китайцев. Они всегда казались ему смешными и жеманными, особенно когда по местному обычаю при разговоре почтительно наклоняли голову. На их фоне даже Филис казалась чудом естественности и хорошего европейского воспитания.