Варварский берег - Валерий Большаков

И чем более отдалялась крепость, тем меньше тревог мучило Сухову. Она поступала правильно.

Кусантина возникла неожиданно, выстроенная в неожиданном месте, среди расчлененных каньонов и скал. Белые постройки, прилепленные к склонам гор, утопали в глянцевитой зелени.

Местечко это было облюбовано издревле.

Первыми тут отметились еще финикийцы, поставив город Цирту. Потом их сменили нумидийцы, переименовавшие Цирту в Сарим-Батим и провозгласившие град сей столицей своего царства.

Появление туарегов осталось незамеченным – через Константину постоянно проходили и проезжали, на повозках и верхом. Перекресток.

Ближе к морю земли стали выглядеть богаче и приветливей – вокруг раскинулись виноградники, оливковые рощи, чащи пробкового дуба и миндаля, пастбища, сады и поля.

Всё цвело и пахло. Даже места для ночевок походили на райские кущи.

Амеллаля красота природы подвигла на амурные приключения. Однако стоило ему приблизиться к Елене, переходя невидимую, но подразумеваемую грань, как острый клинок уперся туарегу в бок.

Мелиссина улыбнулась и сказала:

– Я замужем, Амеллаль. Не балуйся.

Кочевник отошел, еще больше зауважав предводительницу.

Удивительно, но всю дорогу до Алжира отряд Хеллен одолел без приключений. И вот он, белый город у синего моря!

– Нам нужно в Касбу! – возбужденно крикнул Саид. – Пираты там кучкуются, и Корнелий с ними!

– Веди, – обронила Елена.

Построенная на развалинах римского Икозиума, крепость Касба стала городом в городе.

Пират Хайр эд-Дин, прозванный Барбароссой, возвел здешние дома, зажимавшие узкие улочки, обнес их крепкими стенами и крутым валом, укрепил фортами и башнями.

Тысячи рабов годами обтесывали камни и обжигали черепицу, лишь бы только грозная фортеция стала надежным убежищем, куда вход ворогу заказан.

Город за стенами Касбы представлял собою россыпь белых домишек, выше которых задирались только перистые листья финиковых пальм.

Кое-где надо всею этой одноэтажностью поднимались мечети. Аль-Кбир была самой старой, зато мечети Кетшауа и Аль-Джадид, стоявшие рядышком, отливали новизной.

Впрочем, вниманием Мелиссины владели вовсе не достопримечательности, а население. Его не было.

Словно в пору нашествия, все жители попрятались, а по улицам носились отряды вооруженных молодчиков, кричавших что-то непонятное и воинственно махавших ятаганами, скимитарами и прочими железяками.

– Саид! – окликнула Елена. – Выясни, что происходит!

– Да, госпожа!

Кулуглис поскакал к перекрестку, куда сходились три кривые улочки. Туда как раз выходила, вернее, выбегала толпа янычар – от силы двадцать душ.

Потрясая ятаганами, они орали вразнобой:

– Трики! Трики!

Мелиссине было видно, как Саид попытался расспросить янычар, а те окружили его и живо стащили с седла.

– Вперед! – резко скомандовала Елена, понукая мехари. – Надо спасти Саида! Он наш!

– А янычары? – уточнил Амеллаль.

– Убить всех, кроме одного! Этого прикончим потом, когда он выложит нам всё!

Туарегам только скажи…

Крепконогие верблюды врезались в толпу, беснуясь и ревя. Исторгая дикие крики, кочевники с высоких седел разили неприятеля копьями и старинными, очень длинными мечами, бог весть с каких веков сохранившимися.

Янычары попробовали оказать сопротивление, но его подавили самым безжалостным образом.

Полдесятка воинов Аллаха, в халатах и чалмах, совершили попытку к бегству, но ее не засчитали – беглецов настигли и порубали в переулке.

Елена не была любительницей пускать кровь, но в данный момент это было необходимо – ничто так не сплачивает бойцов, как взаимовыручка.

Ко всему прочему, в городе затевалась неслабая заварушка, а в такие моменты резня – обычное дело, подозрения и преследования отряду туарегов и кулуглисов не грозят. Ну-у, если, конечно, свидетелей не оставлять.

Саид, потрепанный, но живой, ошалело покрутил головой, обозревая побоище.

Спешившийся Амеллаль подвел последнего из янычар, раненого, без чалмы, сверкавшего выбритой головой.

Глядя на него сверху вниз, Мелиссина холодно спросила:

– Что творится в городе?

Янычар долго и пристально смотрел на нее, задирая загорелое лицо со скобкой черных усов, пока Амеллаль не пнул пленника, побуждая того к ответу.

– Наши скинули Хаджи Али-агу, – проговорил янычар, задыхаясь, – не хотим, чтобы нами османы правили! Своего дея поставим! Хаджи Мехмед-агу!

– А почему вы кричали Трики?

– А так уж прозвали его – Хаджи Мехмед-ага Трики.

– Понятно, – сказала Елена и кивнула Азуэлю, стоявшему у пленника за спиной. Сверкнул клинок, и сабля врубилась янычару в шею, как топор в молодое дерево.

Готов.

– Уходим, – приказала Елена, разворачивая верблюда. – Веди, Саид!

– В Касбу?

– В Касбу!

Просто так уйти не получилось.

Противостояние сторонников аги с мятежниками, выступавшими за дея, усиливалось – отовсюду доносился треск мушкетных выстрелов, звон и лязг клинков, крики. Дважды даже пушки стрельнули.

Объезжая дворец Дар ас-Султан, Мелиссина выбралась на широкую улицу, уходившую в перспективу, где металась пара всадников.

Свернув в нужный переулок, отряд оказался на круглой площади.

Будто специально, именно это место выбрали для выяснения отношений две группы всадников-янычар.

Бравая пехота выглядела в седлах жалко, до кавалеристов им было далеко, зато ятаганами они размахивали умеючи.

Вылетев с двух улочек, янычары с ходу столкнулись, схлестнулись, смешались, устраивая ожесточенную рубку.

А тут – туареги! Неведомо, что уж там в янычарских мозгах крутанулось, а только недавние противники дружно набросились на отряд Мелиссины.

– Бей их! – скомандовала Елена, понукая своего мехари.

Янычар в засаленной чалме наехал на Азуэля, и кочевник вооружился длиннущим – почти в рост человека – мечом. Фехтовать с противником он не стал, а уколол острием клинка коня янычарского.

Тот заржал от боли и встал на дыбы, сбрасывая всадника наземь.

Верблюды в бою уступают коням, в этом отношении они животные никудышные.

Ни топтать врага, ни грызться верблюды не станут, что одногорбые дромадеры мехари, что их двугорбые сородичи бактрианы.

Сверхдлинный меч или короткое копье – это для обороны, а нападать туарегу лучше всего вооружившись луком и стрелами.