Греховные радости - Пенни Винченци

Вирджиния вышла на кухню и вернулась со стаканом апельсинового сока; он спросил, нельзя ли и ему отпить пару глоточков, и Вирджиния поспешно ответила, что нет, нет, нет, она сейчас принесет ему другой стакан, и вышла снова. Александр пригубил содержимое ее стакана: в сок была добавлена изрядная доля джина.

— Нет, — возразила она, — нет, помощь мне не нужна, я справлюсь сама. Не подгоняй меня, Александр, после смерти малыша прошло всего лишь два месяца. Я справлюсь, со мной все будет в порядке.

— Я имел в виду помощь не в том, чтобы прийти в себя после его смерти. А в том, чтобы ты бросила пить.

— Только, ради бога, не надо этих разговоров. Почему все говорят со мной так, как будто я алкоголичка?

— Да потому, — прямо заявил он, — что ты и есть алкоголичка.

Вирджиния молча уставилась на него. Она понимала, что, должно быть, выглядит сейчас ужасно. Только сегодня утром она сама не смогла смотреть на собственное отражение в зеркале и отвернулась. Лицо у нее было белым и отекшим; темные волосы, хотя она недавно сделала новую прическу, потеряли блеск и казались безжизненными. Она сильно похудела, золотистые глаза ее потускнели, а вокруг них пролегли темные круги. Но все это вовсе не означало, что она алкоголичка. Абсолютно не означало.

— Не смей со мной так разговаривать. — Она попыталась возмутиться. — Я не пьяница. Может быть, я перебираю немного лишнего по вечерам. Видит Бог, мне необходимо как-то притупить все то, что я переживаю. Но я не пьяница. А сейчас извини, Александр, мне нужно подняться наверх.

— Вирджиния, — сказал он, — ты действительно алкоголичка. И если бы ты не пила непрерывно на протяжении всей беременности, то ребенок был бы сейчас жив.

— Не говори так! — воскликнула она, и это был настоящий крик боли. — Не говори! Он бы все равно не выжил, все равно! Ты лжешь, и это жестоко и подло. Я тебе запрещаю даже думать об этом!

— Вирджиния, это правда. Если ты не веришь мне, то спроси миссис Пежо. Спроси врачей в больнице. Ты убила этого ребенка, и если будешь все продолжать по-прежнему, то убьешь и себя.

— Не понимаю, — проговорила она, глядя на него в упор; лицо ее при этом приняло ледяное, каменное выражение и страшно побледнело, — откуда в тебе по отношению ко мне такая жестокость.

— Я знаю, ты мне не поверишь, — он нежно взял ее за руку, — но это оттого, что я люблю тебя. И хочу тебе помочь.

Она вдруг заплакала, гневными и яростными слезами, время от времени она хватала свой стакан и отхлебывала из него; когда он опустел, она попыталась встать и пойти наполнить его снова, но Александр вырвал стакан у нее из рук.

— Нет, — резко заявил он, — нет. Начнем прямо сейчас. И будем бороться вместе.

— Я не могу, не могу, — простонала она. — Это единственное, что у меня еще остается. Все остальные бросили меня.

Она не заметила промелькнувшего во взгляде Александра выражения глубокой и острой боли, но увидела появившуюся следом в его глазах вспышку гнева и почувствовала ожегший ее удар по лицу.

— Как ты смеешь! Сидишь тут пьяная, от тебя несет перегаром, упиваешься жалостью к себе и еще смеешь говорить, будто все тебя бросили! Это кто, мама тебя бросила? Которая звонит каждый день, умоляет, чтобы ей разрешили приехать навестить тебя? Или дети тебя бросили? Шарлотта, которая каждый день рисует для тебя картинки, чтобы мамочка быстрее поправлялась? И которая уже вся изнылась от тоски, так ей хочется к тебе сюда приехать? Скорее уж она должна чувствовать себя брошенной, Вирджиния; это было бы, по крайней мере, понятно. Или Няня тебя бросила, которая сейчас обо всех заботится и никому ни одного слова худого про тебя не сказала? Или, может быть, тебя бросила Энджи, которая покрывает тебя тут, в конторе, и делает все, чтобы постараться сохранить хотя бы несколько оставшихся клиентов? Или я тебя бросил? Разыгрываю перед всеми какие-то дурацкие игры, вру друзьям и слугам, что ты больна, когда на самом деле ты так пьяна, что на ногах иногда не стоишь, убираю за тобой блевотину, пытаюсь тебя успокаивать! Как ты смеешь говорить, будто тебя все бросили?! Это ты нас всех бросила, Вирджиния, и у тебя нет и не может быть никаких оправданий, совершенно никаких!

Она смотрела на него, внезапно успокоившись; наступила долгая, бесконечная тишина. Потом раздался голос Вирджинии:

— Думаю, какие-то оправдания у меня есть. Хотя и немного. Одно или два. И я виновата, Александр. Извини меня.

— За последние месяцы ты это говорила много раз, — ответил он. — Мне было бы гораздо приятнее, если бы ты от слов хотя бы попыталась перейти к делу.

— Хорошо. — Ее маленький острый подбородок вдруг задрался вверх, а глаза оживились, и в них промелькнуло нечто похожее на смешинку. — Хорошо, я попытаюсь.

Она и в самом деле попыталась. Она рассказала Энджи о том, чего хочет добиться; предупредила ее, что Александр будет жить здесь, в Лондоне, чтобы помогать ей; сказала, что она не в состоянии уехать в Хартест и постоянно находиться там под взглядами слуг; и настойчиво просила Энджи проявлять к ней терпимость, потому что сделать то, что она хочет, наверняка будет тяжело.

Это оказалось очень тяжело. Она совершенно ничего не пила целых два дня; но это воздержание произвело ужасающее впечатление, потому что ясно показало, сколько же она пила раньше и насколько зависимой стала от алкоголя: она сильно потела, ее били судороги, время от времени тошнило; в конце концов Александр, не на шутку встревоженный, уступил ее мольбам, налил ей немного, чтобы она успокоилась, и они согласились друг с другом, что надо будет обратиться к специалисту. В те минуты, когда ей было особенно плохо, она клялась и божилась, что обратится в общество «Анонимные алкоголики», но потом отказалась от своего обещания и заметила, что Александр испытал при этом явное облегчение — такое обращение означало бы величайшее унижение; вместо этого Александр сам превратился в специалиста: он прочел гору книг об алкоголизме и сам составил программу постепенного освобождения Вирджинии от алкогольной зависимости.

Казалось, эта программа возымела действие; через три недели Вирджинии стало лучше, у нее почти восстановился сон, и Александр стал поговаривать о том, чтобы привезти в Лондон детей. Но потом он как-то на целое утро отлучился по делам; Вирджиния, которая впервые за все это время осталась совершенно одна в доме так надолго, снова поддалась чувствам горя, вины, самобичевания и потеряла контроль над собой; уже к обеду она выпила полбутылки джина.

— Господи, Вирджиния, ради всего святого, зачем ты это делаешь? — устало спросил Александр, увидев, как она тяжело опустилась на стул в маленькой столовой, где они усаживались обедать. — Мы столько всего вынесли, мы тебя уже почти вытащили, зачем же ты снова начинаешь втаптывать себя в грязь?

— Не понимаю, о чем ты.

— Вирджиния, ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Ты пьяна. Где ты это достала?

— Я не пьяна.

— Пьяна.