Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Семенович Черушев

в академии им. Жуковского он не проверял и ему самому не было известно – было ли вредительство в академии или нет, так как комиссии по этому вопросу он не назначал и свидетелей не допрашивал. «Я сам лично не верил, что Тодорский проводил вредительство в академии», – говорит Баранов.

Следователь Кузовлев, принявший от Баранова дело Тодорского в процессе его расследования и затем закончивший его, показывает, что, сдавая ему дело Тодорского, Баранов с усмешкой назвал его «сильным делом».

Кузовлев подтверждает, что Тодорский заявлял ему, что свои «признательные показания» об участии в заговоре он вынужден был дать потому, что его били и из лиц, избивавших его, назвал Малышева.

Объясняя причины неудовлетворительного качества расследования по делу Тодорского, Кузовлев признал на допросе, что в составленном им 31 января 1939 г. постановлении о продлении сроков следствия по делу, указывалось – «следствием не выявлена вся антисоветская деятельность Тодорского, как участника заговора», однако затем, не производя никаких дополнительных следственных действий, дело Тодорского было закончено и передано в суд.

Кузовлев признал, что выписку из показаний Егорова он получил от Казакевича и заверил её, не сверяя с подлинным текстом. Были ли это показания в самом деле Егорова или нет, он не знает. Не сверял он выписок, приобщенных к делу, с подлинными материалами и по другим делам.

Подтвердил Кузовлев и то, что учиненные им заверительные подписи в собственноручных объяснениях Тодорского о том – кем они были у него отобраны, произведены им без установления действительных лиц, отобравших их.

Осмотрев материалы архивно-следственного дела на Тодорского, Кузовлев подтвердил также и отсутствие в настоящее время в материалах данного дела целого ряда документов, которые указаны в описи и были вместе с делом сданы им в марте 1939 г. в секретариат НКВД для направления в суд.

Неудовлетворительные материалы предварительного следствия по делу Тодорского не были подвергнуты тщательному исследованию и в суде, в результате чего имеющиеся по делу недостатки не были не только устранены, а дополнились новыми.

Так, в протоколе судебного заседания Военной коллегии от 4 мая 1939 г. указано, что в суде было якобы оглашено показание Фельдмана о Тодорском, что имело бы весьма существенное значение для дела, так как Фельдман в фабуле обвинения указывался, как лицо, вовлекшее Тодорского в заговор и руководившее его антисоветской деятельностью (л.д. 256 об).

Однако при проверке материалов дела Тодорского не только в нем, но и в деле на самого Фельдмана никаких показаний последнего о Тодорском не установлено. Перечисляя лиц, которые им были вовлечены в заговор или вообще известны от других заговорщиков, как их соучастники, Фельдман Тодорского не указывает. Не называет Фельдман Тодорского, как участника заговора, и среди лиц, о которых ему сообщил Тухачевский.

Давая показания о вербовке в заговор работников военных академий и руководителей главных управлений НКО, Фельдман также Тодорского не упоминает.

Не было установлено каких-либо показаний о причастности Тодорского к заговору, троцкизму и вредительству и при проверке материалов стенограммы судебного заседания Специального присутствия Верховного Суда СССР от 11 июня 1937 г. по делу Тухачевского, Якира, Корка, Уборевича, Эйдемана, Фельдмана и других.

Таким образом, полученные в процессе проверки данные свидетельствуют о необоснованном осуждении Тодорского А.И., а потому на основании изложенного и руководствуясь ст. 378 УПК РСФСР, —

ПОЛАГАЛ БЫ:

Дело по обвинению Тодорского Александра Ивановича, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, внести на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР, на предмет отмены приговора Военной коллегии от 4 мая 1939 г. в отношении Тодорского А.И. и прекращении на него дела за недоказанностью обвинения, с освобождением от ссылки на поселение.

Военный прокурор отдела Главной военной прокуратуры

подполковник юстиции (Е. Шаповалов)» [110].

Определением Военной коллегии от 19 марта 1955 г. её приговор от 4 мая 1939 г. в отношении Тодорского Александра Ивановича по вновь открывшимся обстоятельствам был отменен и дело о нем прекращено на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР. Тодорский А.И. из ссылки на поселение был освобожден.

«Начальнику 4 спецотдела МВД СССР

тов. Новикову

29 марта 1955 г.

19 марта 1955 г. по заключению Главной военной прокуратуры дело Тодорского А.И. было рассмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР и определением… приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 4 мая 1939 г. в отношении Тодорского Александра Ивановича отменен и дело о нем прекращено на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР, с освобождением Тодорского А.И. из ссылки на поселение.

24 марта 1955 г. данное определение было направлено Военной коллегией для исполнения начальнику УМВД Красноярского края, в УАО КГБ СССР и в копии в 1 спецотдел МВД СССР.

Учитывая, однако, что направление почтой указанного определения Военной коллегии в г. Красноярск вызовет излишнюю задержку в освобождении Тодорского А.И., прошу решение Военной коллегии сообщить в Красноярск по телеграфу, для срочного исполнения по месту пребывания Тодорского А.И.

Приложение: Копия определения Военной коллегии…

Зам. Главного военного прокурора

генерал-майор юстиции (В. Жабин)» [111].

На этом документе рукой Е.А. Шаповалова написано: «30.III. – 55 г. за № 25428 с 4 спец. отдела МВД СССР – УМВД Красноярского края было направлено телеграфом распоряжение об освобождении Тодорского».

И еще один документ (от 17 мая 1955 г.), касающийся освобождения из ссылки А.И. Тодорского.

«Зам. Главного военного прокурора

генерал-майору юстиции

тов. Жабину

гор. Москва, ул. Кирова, 41

Сообщаем, что Тодорский Александр Иванович, 1894 г. рождения, из ссылки на поселение освобожден 12 апреля 1955 г. и в этот же день выехал в гор. Москву, в Министерство обороны СССР.

Зам начальника 4 спецотдела МВД СССР

подполковник (Слесарев)» [112].

Из воспоминаний Бориса Александровича Дьякова («Повесть о пережитом»).

«Полный светлых впечатлений от встреч с Ленинградом, возвращаюсь в Москву. И в то же самое утро достаю из почтового ящика номер «Правды». Раскрываю третью страницу и … статья Тодорского «Ленинская забота о ростках нового». Значит, Александр Иванович дома!

Прочитываю статью залпом. Тодорский вспоминает восемнадцатый год, Весьегонск, свою книжку «Год – с винтовкой и плугом», оценку, данную Лениным… Вот и клише книжки!

Все тяжкое ушло. А доброе вернулось. Ничего не зачеркнуто!.

Бегу в справочное бюро. Узнаю адрес, квартирный телефон Тодорского. Звоню.

– Александр Иванович?

– Так точно.

– Ушам и глазам не верю! Только что прочитал в «Правде» твою статью!

– Понравилась?

– Великолепная!

– Писал от души, товарищ.

– Чувствуется.

– А кто это говорит?

– Не узнал?

– Никак нет.

– Эх, Александр Иванович!.. Ты же редактировал мои жалобы, читал свою поэму о комсомолке Уле…

– Борис Александрович?!

– Конечно!

– Да боже ты мой! Здравствуй дорогой!.. Я вчера в «Правде» правил гранки своей статьи, а Сатюков, главный редактор, спрашивает: «Кто из литераторов был там с вами?» Я назвал тебя.