Дар дождя - Тан Тван Энг

– Я думаю, она будет счастлива увидеть нас вместе. Я кое о чем хотел спросить: где у вас в доме растет красный жасмин?

Дед с тетей Мэй переглянулись.

– У фонтана росло одно дерево, но мы выкопали его несколько лет назад, когда оно засохло. И больше не сажали. Твоя мать очень любила запах этих цветов.

Я подумал о запахе, который почувствовал в первый день же приезда, запахе, который незаметно сопровождал меня все то время, что я провел в доме деда. Старик заинтересованно посмотрел на меня; уголки его рта приподнялись в проницательной, почти озорной улыбке, отсвечивавшей в его глазах. И я знал, что со мной случилось что-то волшебное.

Я поднялся в вагон и постоял у входа, пока поезд отходил от станции. Дед и тетка махали мне, пока состав не скрылся за поворотом. Я пошел на свое место и закрыл глаза, думая про императора, которого вычеркнули из истории.

Паром приближался к гавани, и, увидев низкие горы Пенанга, я понял, как сильно соскучился по дому. Я чувствовал, что возвращаюсь другим человеком. Позади остались волнующее путешествие вдоль побережья до Куала-Лумпура и встреча с дедом, открывшим новую грань моего происхождения, ту, о которой я никогда не догадывался.

Увидев дядюшку Лима, я тут же понял, кто служил деду источником информации. Когда рикша высадил меня в Истане, дядюшка Лим не выказал ни капли удивления.

– Можешь сказать деду, что я добрался благополучно.

Он смущенно улыбнулся и понес сумку ко мне в комнату. На кухне сидела девушка и помешивала в котелке с супом. Она стеснительно посмотрела на меня.

– Это моя дочь Мин, – сказал, входя, дядюшка Лим. – Она плохо знает английский, поэтому вам придется говорить с ней на хок-кьене.

Девушка была похожа на мальчишку, худенькая, с неровной стрижкой и раскосыми глазами, густо-черными, как финики, которые она бросала в котелок.

– Хотите, я налью вам супа? – спросила она.

– С удовольствием.

Я сел за кухонный стол, пригласив дядюшку Лима сесть рядом.

– Как давно ты шпионишь на моего деда? – поинтересовался я, посмеиваясь про себя.

– Вы поладили со Старцем? – задал он встречный вопрос, пока Мин разливала суп по тарелкам.

– Мне давно пора было с ним познакомиться.

Я безуспешно пытался вспомнить, когда именно дядюшка Лим появился у нас в доме. Это определенно случилось еще до моего рождения. Я ждал ответа, и, увидев, что перевести разговор не удастся, слуга заговорил:

– Я приехал сюда сразу после того, как ваши родители поженились. Я тогда уже работал на Пенанге. Ваш дед приказал мне наняться к господину Хаттону. Я был его должником и не мог отказать. Вы не скажете отцу?

– Помалкивай о том, чем я занимался, и я сделаю для тебя то же самое.

Мин поставила на стол тарелки с супом.

– Как идут дела в Китае? – поинтересовался я.

Эта страна больше не казалась мне такой далекой, как раньше, и я понимал, что это благодаря тому, что дед открыл мне свое прошлое.

Дядюшка Лим вздохнул:

– Очень плохо.

– Про города, захваченные японцами, передают ужасные новости. В Нанкине было хуже всего[55], – добавила Мин, закрыв глаза.

– Что там произошло? – спросил я.

В тридцать первом году, после захвата Маньчжурии и установления марионеточного правительства, японцам не терпелось найти повод для вторжения на остальную территорию Китая. Что они и сделали седьмого июля тридцать седьмого года, когда китайские и японские войска устроили стычку на мосту Марко Поло рядом с Пекином. Теперь Япония контролировала основную часть северо-восточных китайских земель.

Мин говорила о самых последних событиях, и сначала я ей не поверил. Несмотря на то что императорская армия Японии не позволяла иностранным журналистам отправлять репортажи в остальной мир, беженцы и миссионеры распространяли сообщения о ее зверствах. И все же я упрямо отказывался верить, что человеческая раса может оказаться настолько варварской, настолько животно-жестокой. Увидев выражение моего лица, Мин сказала:

– Мне все равно, верите вы или нет. Сами все узнаете, когда японцы придут сюда.

Сейчас кажется странным, что абсолютно все, китайцы, малайцы или индийцы, были абсолютно уверены, что Япония в конце концов захватит Малайю. Китайцы боялись, что японцы продолжат в Малайе Нанкинскую резню, а малайцы с индийцами надеялись, что они освободят их от колониального владычества. Большинство англичан посмеивалось над мыслью, что Малайя может быть оккупирована; под прикрытием батарей морской артиллерии в Сингапуре они чувствовали себя в безопасности. Я, как обычно, разрывался между двумя мнениями. Я знал, что японцы не настолько некомпетентны, как их выставляют правительственные чиновники, но они были не настолько сильны или глупы, чтобы вступать в войну с Британской империей.

Из разговора было понятно, что отца с дочерью связывают крепкие узы любви, несмотря на то что дядюшка Лим очень редко видел Мин, пока она росла. Я наблюдал, как он смеялся над ее рассказом про деревенского старосту и его выходки; тогда я впервые увидел, как он смеялся как личность, как отец, как мужчина. Почувствовав себя неуместным и лишним, я тихо вышел.

Мин пробыла в доме еще несколько дней и однажды утром уехала. Дядюшка Лим отвез ее в деревню Балик-Пулау, «Спина острова», где жили их родственники. После этого он на несколько дней воспрял духом и даже пообещал научить меня китайскому боксу.

Эндо-сан исчез. Когда я приплыл на остров, дом был пуст. Я раздвинул двери и почувствовал тишину. На полу лежала коробка с фотографиями. Перед уходом он пришпиливал их к стене. Я изучил их, особенно собственный портрет в чайной хижине на горе Пенанг. Мне подумалось, что тогда я выглядел совсем по-другому, детское лицо на снимке было совсем не похоже на то, что я теперь видел в зеркале. На других фотографиях были скучные изображения побережья, лесов и маленьких деревушек. Они все походили одна на другую, и я бросил их рассматривать. На другую стену Эндо-сан прикрепил карту Малайи, и я увидел красные линии, которыми он разметил наш маршрут и другие места, где собирался побывать. Он очевидно не питал ни малейшего интереса к поездке в Сингапур, потому что тот был совершенно чистым, без каких-либо пометок или штрихов. На полке лежала записка: «Уехал на Западное побережье. Продолжай тренировки».

В гостях у деда я понял, как сильно мне не хватало учителя. Эндо-сан стал главным ориентиром в моей жизни. Мне не хватало наших утренних встреч, хотелось смотреть на него, слушать, угадывать настроение и прихоти. Я тосковал по тому, как солнце вспыхивало в его седых волосах, по тому, как блестели его обнажавшиеся в улыбке зубы, по его мрачному юмору и его скрытой грусти. Но я так многого о нем не знал. И решил, когда он вернется, побольше расспросить о его жизни.