Друиды. Поэты, ученые, прорицатели - Стюарт Пиготт

Установление прямых зависимостей между материальной культурой, являющейся предметом археологии и основой предыстории, и формами религии, знание которых мы черпаем только из текстов, невозможно при отсутствии последних. Мы познакомились с некоторыми проблемами, представленными в главе 1, и увидели, что тем не менее при некоторых обстоятельствах возможно строить кое-какие домыслы, а чаще предположения, при условии, что, делая это, не забываем слова Аткинсона: «пускаемся в рассуждения о предметах, уверенными в которых быть не можем». В этих осторожных терминах здесь предлагаются некоторые рассуждения в качестве возможных указаний пути дальнейших исследований. В надежде, что это станет стимулом для них.

Место, занимаемое друидами в европейской предыстории, делает маловероятным то, что их религия, как и материальная культура и соответственно другие аспекты их социального и лингвистического положения, обладает долгим прошлым с различными культурными традициями, не обязательно кельтскими и даже индоевропейскими. То, что мы можем углядеть из признаков ранней кельтской религии посредством подкрепленной текстами археологии, будет скорее нечто уже воплощенное в древних традициях. И мы обязаны быть начеку в поисках возможных признаков синкретизма.

Основные европейские культуры начиная с позднеледникового периода и до начала 6-го тысячелетия до н. э. базировались на экономике выживания, то есть охоте, рыбной ловле и собирательстве. Все вместе это составляет культуры развитого палеолита и мезолита. В некоторых областях Северной Евразии такие культурные традиции долгое время сосуществовали с интрузивным сельским хозяйством, возможно, до конца 3-го тысячелетия до н. э. По сути своей эти культуры стоят за культурами коренных обитателей Нового Света, пришедших из Азии через Берингов пролив примерно за 10000 лет до н. э.

Не один историк религии предполагал, что можно установить зависимость между культурами и типом архаических религий, доживших до наших дней и в Старом и в Новом Свете под именем шаманизма. Форма, в которой рьяно защищалась эта точка зрения, не всегда пробуждает уверенность в том, насколько верно пользуются ее творцы археологическими свидетельствами. Однако в качестве общего тезиса, осторожно выдвигаемого такими учеными, как Мирсча Элиаде, она, видимо, заслуживает серьезного рассмотрения. Среди прочего она может объяснить недавнее распространение шаманизма, особенно в Сибири и Америке, среди тунгусов, бурятов, алтайцев и лаппов, а также от эскимосов до чукчей и кри и далее до Огненной Земли. Это явление не обязано полностью повторять содержание палеолитической и мезолитической религий, но предположительно включает в себя некий важный компонент, тот, что может составлять суть древней европейской традиции.

Начиная с 7-го или 6-го тысячелетия до н. э. решительный культурный сдвиг в Восточной Европе был ускорен введением экономики, основанной на умении одомашнивать животных и разводить злаки, пришедшие с Ближнего Востока. Механизм их появления до сих пор остается невыясненным, но в данном случае это нас не касается. Путем ли иммиграции или аккультуризации (восприятия менее развитым народом элементов культуры другого народа), или того и другого вместе в Европу внедрился новый комплекс идей, включающий в себя смешанное земледелие, сельские общины однокомнатных домов с земляными или бревенчатыми стенами, поставленные на открытых местах, а также новые уменья, в том числе начатки гончарного ремесла. Их корни лежат в тех же сельских сообществах, которым суждено было, как в Западной Азии, развиться к концу 4-го тысячелетия до н. э. в грамотную цивилизацию. Но в отличие от восточных культур, рано ставших возводить монументальные храмы в качестве фокуса своих поселений, ничего мало-мальски похожего, того, что можно каким-то образом так интерпретировать, не замечалось в первых использовавших камни земледельцах Восточной и Центральной Европы. В сущности, за всей последующей предысторией континентальной Европы стоят неолитические деревни и их экономика, несколько видоизмененная успешным освоением обработки меди, бронзы и, наконец, железа. Встречающиеся на ограниченной территории Восточной Европы в отходах поселений женские фигурки привели к неподтверждаемому предположению о культе Богини Матери. В Западной Европе укрепилась чуждая и неизвестная система верований, приведшая к строительству мегалитических или врезанных в скалы коллективных гробниц, иногда украшенных стилизованными женскими изображениями. Фактически мы абсолютно невежественны в вопросе о существовании разного рода религиозных верований среди европейских неолитических сообществ с 6-го по 3-е тысячелетие до н. э. Нам также ничего не известно о возможном их вкладе в позднейшую кельтскую религию.

Конец 3-го тысячелетия до н. э. был в Европе периодом перемен и приспособления, перегруппировок. Мы наблюдаем окончание архаической фазы перехода сельскохозяйственных сообществ от каменных к медным и бронзовым режущим орудиям и оружию. Но кроме того, видим перемены, предполагающие реорганизацию социальную. Длинные дома, характерные для Центральной Европы с 5-го тысячелетия до н. э., допустимо объясняемые «неделимыми», то есть «расширенными» семейными единицами, уступают место зданиям, пригодным для «нуклеарной» семьи раннего кельтского мира и современной Западной Европы. Хотя природа такой подвижки остается предметом оживленных дискуссий, существуют свидетельства некоторых контактов, простирающихся от области южнорусских степей и Кавказа на северо-запад, в Центральную и Северную Европу до 2000 года до н. э. Контакты эти включали в себя ознакомление с колесным транспортом, влекомым парой запряженных животных, и ритуал погребения колесниц вместе с покойником.

Эти сдвиги и изменения были связаны еще и с распространением индоевропейских языков, и, хотя все корреляции [4] между языком и материальной культурой для дописьменных обществ являются всего лишь допущениями, это совпадает с поздней картиной лингвистического распространения. Поскольку область этого распространения стала потом кельтской Европой, мы можем лишь предположить, что к началу 2-го тысячелетия там уже могли утвердиться носители индоевропейских языков, так что кельты в какой-то мере могли к ним принадлежать. Если сделать еще одно допущение, то можно будет добавить к языку индоевропейские социальные и религиозные порядки. Что бы ни говорилось о такой ранней датировке, у нас имеются достаточно серьезные археологические свидетельства, позволяющие утверждать, что не наблюдается заметных культурных перемен до периода, когда впервые было замечено появление кельтов, то есть по крайней мере до VIII, а то и до XIII века до н. э. Естественно, лингвистическая традиция предположительно также не была нарушена и является даже еще более древней.

Ко времени появления исторически документированных сведений о друидах фон возможной религиозной традиции грубо можно себе представить следующим образом. Взяв за точку отсчета формы кельтской религии, подтвержденные археологическими изысканиями, эпиграфии, а также классические и местные тексты, есть три основные предшествующие фазы. Это, во-первых, традиции, причем доминирующими являются индоевропейские, восходящие ко 2-му тысячелетию до н. э. и, возможно, к его началу. За всем этим опять же стоят совершенно темные и невнятные религии неолитических земледельцев с элементами восточных и западных компонентов, вмешавшихся сюда в конце 4-го тысячелетия до н. э. Это касается Галлии и особенно Британии. И наконец, подо всем этим будут лежать верования и обряды охотничьих племен доисторической Европы, которые вполне могли содержать уцелевшие элементы шаманизма. Этой родословной вполне может быть 20000 лет.