Биармия. Северная колыбель Руси - Александр Леонтьев

Как известно, в могильниках Ярославского Поволжья археологами было найдено огромное количество идентичных глиняных лап медведя. Бронзовые украшения – фибулы, обнаруженные в скандинавских странах, оказывается, изготовлялись не только в Прикамье, но и в Ярославской области. Поэтому Мейнандер сделал вывод, что где-то на средней Волге находилась местность, откуда в течение столетий в период раннего Средневековья активно поддерживались контакты с населением северо-западных территорий. Группы торговых людей, или коробейников, якобы приходили с Волги в Южную Финляндию и в Лапландию, принося с собой указанный товар, и производили обмен на пушнину.

Далее ученый приводит непонятно откуда взятое сопоставление. Будто бы в финском языке имеется «специальное слово» для обозначения этих коробейников, бродячих торговцев, а именно «перми» (permi), что фонетически, по его мнению(?), хорошо соответствует скандинавскому слову «биарм» (bjarm). Очень смелое утверждение, вернее сопоставление, при этом он еще умудрился упрекнуть «кареловедов» за то, что незнание этого удивительного сравнения помешало их «правильному пониманию вопроса о биармах».

В заключение Мейнандер приходит к суждению, что центральный район страны биармов находился на территории теперешнего Ярославля, откуда жители Биармии совершали дальние путешествия к побережью Ледовитого океана и в северную Скандинавию. Рискованное заявление, хотя доля правды в нем есть. Главная ошибка ученого заключалась, на наш взгляд, в том, что Ярославль никогда не был главным «центральным» местом Биармии. Такого же мнения придерживалась исследователь древностей карельского народа С. И. Кочкуркина (1986).

Она полагала, что приведенные Мейнандером сведения о найденных на севере Финляндии «пермских предметах» не подтверждают связи Ярославля с побережьем Ледовитого океана. Аналогии зооморфным украшениям можно найти значительно ближе – в юго-восточном Приладожье.

В 80-х годах прошлого столетия другой финский историк, Х. Киркинен, отстаивал традиционный взгляд на Биармию, страну не локальную, а представляющую собой обширную территорию в североевропейской части России. Он считал, что все известные источники позволяют заключить, что «Биармия располагалась и в устье Северной Двины, и на южном побережье Кольского полуострова, главным образом в низовьях рек Умбы и Варзуги, а также на территории важнейших погостов Прионежья».

В тех же 80-х годах советская исследовательница древнескандинавских географических сочинений Е. А. Мельникова подвергла резкой критике попытку К. Мейнандера приурочить Биармию к Ярославскому Поволжью, посчитав аргументы финского ученого не убедительными, т. к., по ее мнению, в Скандинавии известны предметы, причем не в малом количестве, имеющие свое происхождение из бассейна Камы, из Карелии и других областей европейского северо-востока. Мельникова просила обратить серьезное внимание еще на один аспект – историко-географический, – который, по ее мнению, необходимо учитывать при решении вопроса о Биармии. Исследование внескандинавской топонимики в древнескандинавских источниках, как считала она, показывают, что далеко не все топонимы местного происхождения были однозначны или сохраняли строго фиксированное значение на всем протяжении своего существования, например, такой как Хольмгард (Holmgardr). И особенно подвижны были, по ее мнению, топонимы скандинавского происхождения, служащие для обозначения земель на краю скандинавской ойкумены, земель, посещавшихся скандинавами очень редко и представления о которых поэтому были особенно нечетки и неопределенны. И в первую очередь, к этой категории она относила хороним Bjarmaland.

Е. А. Мельникова полагала, что доказательством этому служит неустойчивость его локализации в тех источниках, которые содержат достаточно данных, и общее неопределенное отнесение его к северо-востоку Европы в остальных. Поэтому можно предположить, что название Биармаланд в представлениях древних скандинавов было связано не с ограниченной, четко очерченной территорией, а с обширным регионом, «куда скандинавы попадали преимущественно морским путем, огибая Скандинавию с севера, в первую очередь с той ее частью, которую заселяли финно-язычные народы», заключила она.

Е. А. Мельникова, наверное, одна из первых подметила одну особенность топонима – его широкое и расплывчатое значение, имеющее тенденцию к постепенному смещению на запад в XIII–XV вв. Так, в период интенсивных связей скандинавов с севером Восточной Европы, в X–XI вв., когда походы в Биармию были наиболее часты, хороним имел максимально широкое значение. Источники, отражающие географическую традицию конца эпохи викингов, характеризуют Биармию как крайнюю северо-восточную область Европы. Однако по мере сокращения числа поездок на северо-восток, ослабления связей с этими территориями, постепенно осваиваемыми новгородцами и суздальцами, хороним приурочивается, подметила исследовательница, уже «ко все более западным территориям». В конце концов, заключает она, на картах XV–XVI вв. Биармия появляется исключительно на Кольском полуострове.

Современные исследователи древнескандинавской письменности Т. Н. Джаксон и Г. В. Глазырина сделали очередную попытку локализовать Биармию. По их мнению, Бьярмаланд (Bjarmaland) – топоним, не поддающийся однозначному толкованию. По данным всех древнескандинавских источников, им обозначаются обширные территории севера Европейской части России, однако каждый источник говорит о своей Биармии, в более узком значении. Отсюда и множественность точек зрения в историографии. Эти ученые, проведя в конце 80-х годов анализ указанных источников, сделали заключение, что в «данном контексте» Bjarmaland означает Подвинье, но включает в себя не только низовья Северной Двины, но и те районы Заволочья, куда проникала ростовско-суздальская дань».

Спустя несколько лет, уже в середине 90-х годов, Г. В. Глазырина уточнила свою точку зрения о местоположении Биармии. Еще раз тщательным образом проанализировав сообщение норвежского путешественника Оттара, и почти разгадав секрет упоминания пресловутой «большой реки», исследовательница неожиданно сделала вывод, что отважный мореплаватель никогда не пересекал горла Белого моря. По-видимому, посчитала Г. В. Глазырина, «Оттар остановился где-то на Терском берегу, возможно, в самой узкой части Горла напротив мыса Воронов, где они обнаружил заселенную биармами землю». Таким образом, заключила она, земля биармов Оттара может быть локализована на южной оконечности Кольского полуострова – на Терском берегу Белого моря. Но это не значит, далее поправилась уважаемая исследовательница, что Биармия находилась на Кольском полуострове, просто сюда в летний период прибывали биармы для рыбного промысла и меновой торговли. Во времена Оттара появление здесь в большом количестве населения – биармов – носило временный сезонный характер, а по представлению скандинавов Бьярмаланд находился в Подвинье. Более того, сделав анализ «Саги о Хальвдане», Г. В. Глазырина пришла к выводу об иной локализации Биармии – в Приладожье. Таким образом, по ее мнению, саги описывают два региона – Беломорье и окрестности Ладоги, называя население каждого из этих регионов одним термином – биармы.

Другой известный упомянутый знаток скандинавский саг, Т. Н. Джаксон, к началу XXI столетия также существенно изменила свое мнение о локализации Биармии. Более того, она склонилась к мысли, что существовала не одна, а две Биармии (северная и южная), разделенные Белым морем и его Кандалакшским заливом. По ее мнению, изначально топоним Bjarmaland служил для обозначения всей западной половины Беломорья между реками Онега и Стрельна (или Варзуга) на Терском берегу Кольского полуострова. Видимо, считает она, эту область имеют в виду и договорные грамоты Новгорода с великими князьями в 1264 и 1304–1305 гг., когда называют между Заволочьем (куда входило и нижнее течение Северной Двины) и Тре (Терским берегом, начинающимся к востоку от Варзуги) волость Колопермь/Голопермь, во второй части которой (-перемь) можно усмотреть тот же корень, что и в beormas Оттара и в bjarmar скандинавских источников. К сожалению, уважаемая Т. Н. Джаксон, как и многие предыдущие исследователи, оказалась жертвой ошибочной трактовки топонима Biarmia, считавших, что он произошел от слова Пермь.