Космос. Марс - Никита Андреев

— Не выходит.

— Я иду к тебе, — сказал командир Стивенсон.

«Кэп, переключи шину. Он справиться сам»

— Андрей, лучше ты отправляйся к главному, я сам попробую сдвинуть клапан, — сказал командир Стивенсон.

— Здесь не справиться инструментами, — заключил Молчанов, завалив и третью попытку.

«Летописец, лезь внутрь и толкай его вручную»

От вида узкого прохода у Молчанова закружилась голова.

— Андрей, дождись меня.

— Нет сэр. Он прав. Я меньше вас по габаритам. Я должен сделать это.

Командир Стивенсон приостановился.

— Хорошо, заканчивай там. Я к главному модулю.

— Хорошо, сэр.

Стивенсон исчез из поля зрения.

«Три минуты, летописец. Все мы зависим от тебя».

Молчанов отстегнул пояс с инструментами и, зацепившись за край проема, нырнул внутрь головой вперед. Там оказалось тесней чем он предполагал. Хрупким итальянским инженерам не пришло в голову, что кто-то сюда полезет, да еще и в скафандре. Молчанов полз, ощущая себя винной пробкой, решившей протиснуться обратно в бутылку. Продвигаться получалось медленно и в какой-то момент он застрял.

Его охватила паника. От жары и тесноты Молчанов судорожно задышал и задергался, как пойманная в сеть рыба.

«Летописец, не молчи! Ты дотянулся до клапана?»

Сердце Молчанова пробивало грудь и колотило по скафандру. Клапан, вот он в паре метрах от него, так близко и так далеко. Они доверились ему, доверили ему свои жизни. А он подвел…

Молчанов закрыл глаза, выдохнул и, собрав все силы в кулак, сделал рывок… Но не продвинулся ни на миллиметр.

Нужно успокоится и разобраться. Не паниковать, только не паниковать.

Что-то мешало и стягивало в районе груди. Ухватившись рукой за выступ на телескопической трубе, Молчанов отжался, слегка приподнялся, затем подтянул колено и неимоверными усилиями, кряхтя и матерясь, сумел перевернуться на бок.

Все встало на свои места — двигаться мешал запутавшийся канат, ведущий к пристегнутому снаружи карабину. Молчанов набрал секретную комбинацию кнопок на лебедке и отцепил канат. Оставшись без страховки, он мог двигаться свободно.

Добравшись до полости с баллонами, он развернулся к клапану лицом.

— Я добрался. Открываю клапан.

«Ну слава богу. Ты молодец, летописец. Кэп, ты слышал?»

— Да. Через три минуты буду у главного модуля, — ответил командир Стивенсон запыхавшимся голосом.

«Холодильник ругается. Не знаю сколько еще он сможет выдержать»

Молчанов навалился на клапан и надавил. Железяка не двигалась. Стена за его спиной вспучилась от взрыва в реакторном и только чудом повреждения не повлияли на целостность самих пленочных батарей. Молчанов принялся колотить по клапану ногами. Тот пошевелился на несколько миллиметров. Наполненный злостью, он заколотил клапан на место. Модуль завибрировал. Молчанов прижался к стене, поджал ноги и закрыл глаза.

Телескопические трубки выстрелили.

В этот самый момент приплюснутые деформированной стеной баллоны выскочили из креплений. Один баллон ударил Молчанова. Как невесомую куклу Молчанова перебросило через телескопическую трубу. Вместе с парусом солнечных батарей вылетел наружу.

Солнце мигало перед глазами. Модуль с каждым витком удалялся.

— Я вылетел, вылетел…

«Летописец, черт, где ты?».

— Вылетел, вылетел…

«Кэп, ты должен видеть его.»

— Я его вижу. Он в ста метрах. Приближается.

«Перехвати его у тренировочного.»

— Нужно переключить шину, — сказал командир Стивенсон.

«Он же улетит, мать твою»

Молчанов судорожно мотал руками и ногами, как кошка, которую опускают в чан с водой. Звезды сливались в длинные тонкие полоски и расчерчивали небо параллельными узорами.

— Командир, кто-нибудь. Сэр! Помогите! Пожалуйста.

Связь то появлялась, то пропадала.

— … я руководствуюсь интересами миссии.

«… он умрет»

Снова шипение.

«… летописец, ты слышишь?»

— Да! Да! — закричал Молчанов.

«Ты приближаешься к тренировочному…» — снова шипение… — «… ухватись».

Молчанов врезался спиной во что-то массивное. По инерции его потащило вдоль объекта. Он перекатывался, подлетал и опять падал. Пытался ухватиться за любой выступ, но скорость была слишком высокой, а модуль постоянно вращался. Впереди, на самом краю, выступало крепление под антенну. Молчанов сгруппировался. Вскинув руку, он ухватился за выступ. Его подбросило вверх, тело повернулось перпендикулярно модулю. Инерция натянула его, словно струну на гитаре. На мгновение Молчанов расцепил хватку, совсем слегка, но этого было достаточно чтобы модуль, заканчивая очередной виток, ушел у него из-под рук.

«Я выхожу за ним…»

— Не смей покидать корабль…

Молчанов полетел в открытый космос. Он больше не крутился, его взор был направлен только вперед. Он даже не мог напоследок взглянуть на корабль. Отныне все попытки, все движения, которые он способен произвести — тщетны.

Это конец.

Наверное, именно это ощущает человек, стоя на эшафоте, это ощущает жилец горящего дома, готовясь выпрыгнуть из окна десятого этажа. Энтропия системы человек-жизнь достигла высшей точки, дальше пути нет.

Почему же так мало звезд? Почему так слаб человеческий глаз, чтобы разглядеть всю припасенную за оптическим барьером красоту?

Датчик воздуха показывал остаток на четыре с половиной часа. Как далеко он отдалиться за это время?

Разве это теперь имеет значение?

Он только что поставил рекорд скорости для человека вне космического корабля. Он первый кто забрался так далеко от родной планеты. Он первооткрыватель этой точки в пространстве, всего что сейчас видит, всей звездной бесконечности. Когда-нибудь одну из этих звезд назовут в его честь, а может не одну, а целую систему, или галактику. В космосе полно безымянных кандидатов.

Молчанов закрыл глаза и начал считать. Просто так. Один, два, три… Не представляя при этом ничего осмысленного, только цифры.

Смогут ли его когда-нибудь найти? Возможно через год, десять или сто лет его орбита сблизиться с Землей и тогда потомки подберут то, что от него останется. А останется не много. Скафандр надежно герметичен, внутри поддерживается земная атмосфера и давление — отличные условия для гигантского количества бактерий в его теле. Но если он разгерметизирует скафандр, вакуум и низкая температура надежно сохранят тело на десятилетия. И на кой черт жить еще четыре с половиной часа?