Воспоминания без цензуры - Константин Рокоссовский

Чем дальше отдалялись наши соединения и части от Москвы, тем больше возрастало сопротивление противника. Из документов, попадавших в наши руки, и показаний пленных стало известно, что Гитлер издал приказ о переходе к стратегической обороне. Тем самым ставилась задача во что бы то ни стало остановить продвижение советских войск и, используя наиболее выгодные естественные рубежи и суровые зимние условия, нанести им как можно больший урон, готовясь к летней кампании 1942 года.

Особенно упорные бои развернулись на волоколамском рубеже – том самом, с которого в октябре 1941 года началось сражение непосредственно за Москву. Тогда немецко-фашистское командование сосредоточило здесь огромные силы и предвкушало уже победное вторжение своих полчищ в нашу столицу. Теперь же вместо намечавшихся победоносных торжеств гитлеровцам пришлось позорно бежать на запад, думая лишь о том, как бы остановить наше наступление.

Но трудно было и нам. В длительных оборонительных сражениях, а затем в контрнаступлении войска 16-й армии понесли большие потери. В дивизиях насчитывалось по 1200–1500 человек. В это число входили артиллеристы, минометчики, саперы, связисты и работники штабов. Пехотинцев, или, как тогда было принято говорить, активных штыков, оставалось очень мало. Не лучше было и в соседних с нами армиях. Весьма серьезные потеря в боях нес командный и политический состав.

Еще до подхода к рубежу на реках Лама и Руза командование Западного фронта все чаще стало прибегать к созданию группировок то на одном, то на другом участке. Для этого какая-то часть сил из одной армии передавалась в другую. Мы стремились хоть как-то наращивать силы для продолжения наступления. Подобная импровизация давала некоторый успех, но частного характера. С выходом же на волоколамский рубеж стало совершенно ясно, что врагу удалось оправиться от полученных ударов: его оборона становилась все более организованной и прочной.

В первых числах января контрнаступление наших войск под Москвой завершилось. Северная и южная ударные группировки противника были разбиты и отброшены на 100–300 км. Непосредственная угроза столице была ликвидирована.

Мы понимали, что победа в этой грандиозной битве, развернувшейся на огромном пространстве, в которой участвовали войска трех фронтов, будет началом коренного поворота в ходе всей войны.

Письмо от 28 марта 1942 года:

«Дорогие мои Lulu и Адуся! Не хотел беспокоить вас и умолчал о своей болезни. Заключается она в том, что и я оказался уязвимым. 8 марта немцы начинили меня свинцом. Было очень тяжело, но сейчас кризис миновал. Здоровье идет резко на поправку. Одним словом, „жив курилка“ и жить будет на страх врагам. Доберусь я еще до немчуры и в долгу перед ними не останусь. Прошу тебя, дорогая Lulu, не волнуйся и не строй никаких мрачных предположений. Ранен я в область грудной клетки, кое-что пробито, но удачно. Организм у меня оказался железным и помог мне преодолеть опасность. Скоро начну ходить и через некоторое время выпишусь. Возможно, заеду к вам на пару дней.

Вот пока и все. Не беспокойтесь. Все хорошо. Целую вас крепко-крепко. Любящий вас Костя. Пишите по адресу…

P. S. До свидания мои милые, не волнуйтесь, на войне бывает и хуже. Это просто счастливая случайность, что так обошлось благополучно. Силы быстро прибавляются. Оказывается, организм оказался настолько крепким, что переборол все опасности для жизни.

Еще раз целую вас бесконечное количество раз. Ваш Костя».

А случилось вот что. Вечером 8 марта 1942 года командующий 16-й армией зашел в здание штаба, чтобы подписать какие-то документы, и склонился над сидевшим за столом Михаилом Сергеевичем Малининым. Около 22.30 на улице разорвался снаряд, осколок влетел в комнату и попал в спину Рокоссовского, заслонившего собой Малинина. От сильного удара командарма отбросило на середину комнаты. Сознание он не потерял, но боль в спине была нестерпимой. Штабной военврач оказал ему первую помощь, а в 8 утра следующего дня раненый поступил в полевой передвижной госпиталь (ППГ-556), расположенный в Козельске.

Там приняли решение отправить его санитарным самолетом в Москву в многопрофильный фронтовой сортировочный эвакогоспиталь при Тимирязевской академии. Главным хирургом этого госпиталя был военврач 1-го ранга Аркадий Владимирович Каплан, вспоминавший, что при поступлении Рокоссовский произвел на него впечатление смертельно уставшего человека. «Состояние больного было тяжелым. При рентгеноскопии грудной клетки обнаружен металлический осколок прямоугольной формы 1,2x0,4 см справа на уровне 6-го ребра. Установлен диагноз: слепое проникающее ранение печени, диафрагмы и правого легкого. Перелом 12-го ребра справа, видимо, произошел от ушиба при падении раненого», – вспоминал Каплан в одном из интервью. По его словам, пока состояние командарма не улучшилось, ему по ночам звонил помощник Сталина Поскребышев, спрашивал, как дела у больного, и вслух повторял каждое слово ответа хирурга. Осколок было решено не извлекать, и он на всю жизнь остался у прадеда в спине «на память» о 8 марта 1942 года.

В середине января по решению Ставки Верховного Главнокомандования на разных участках советско-германского фронта было предпринято новое наступление. Войска Западного фронта тоже продолжали наступательные действия. И мы в них участвовали, но теперь уже не на правом, а на левом крыле фронта. 10-я армия, которой командовал генерал Ф. И. Голиков, переживала тяжелые дни. Немцы не только остановили ее, но, подбросив силы на жиздринском направлении, овладели Сухиничами – крупным железнодорожным узлом. Пути подвоза войскам левого крыла фронта, выдвинувшегося далеко вперед, в район Кирова, были перерезаны.

Управление и штаб 16-й армии получили приказ перейти в район Сухиничей, принять в подчинение действующие там соединения и восстановить положение.

Передав свой участок и войска соседям, мы двинулись походным порядком к новому месту. М. С. Малинин повел нашу штабную колонну в Калугу, а мы с А. А. Лобачевым заехали на командный пункт фронта.

Здесь нас принял начальник штаба В. Д. Соколовский, а затем и сам командующий.

Г. К. Жуков ознакомил с обстановкой, сложившейся на левом крыле. Он предупредил, что рассчитывать нам на дополнительные силы, кроме тех, что примем на месте, не придется.

– Надеюсь, – сказал командующий, – что вы и этими силами сумеете разделаться с противником и вскоре донесете мне об освобождении Сухиничей.

Что ж, я принял эти слова Георгия Константиновича как похвалу в наш адрес…

От Ф. И. Голикова 16-й армии передавались 322, 323, 324 и 328-я стрелковые дивизии и одна танковая бригада вместе с участком фронта протяженностью 60 км. Из наших старых соединений, с которыми мы сроднились в боях под Москвой, получили только 11-ю гвардейскую (может быть, читатель помнит ту дивизию московских ополченцев, с которой мы встретились, выходя из-под Вязьмы четыре месяца назад, и встали на позициях под Волоколамском; теперь это были гвардейцы, закаленные в огне сражения за Москву).