Темный мир. Равновесие - Марина и Сергей Дяченко

Утром, отправляясь на верную казнь, я не позавтракала и даже не выпила кофе. На свежем воздухе ко мне вернулись радость жизни и аппетит, при этом из всей еды, анонсированной Пиплом, я отыскала в доме только макароны. Масла не было и соли, к сожалению, тоже.

Я нашла кастрюльку и сварила макароны на печи – первый раз в жизни. Сверху они слиплись кашей, снизу подгорели. Употреблять это внутрь мог только очень изголодавшийся человек, но мне было некуда деваться.

Стало темнеть. Я зажгла огарок свечки. В телефоне садился аккумулятор. Вокруг ухали какие-то птицы, странно трещал камыш на берегу, но больше всего меня тревожили звуки, доносящиеся из противоположного от печки темного угла. В доме явно жил кто-то кроме меня.

Зазвонил телефон.

– Как ты там? – спросил Гриша.

– Замерзла. Есть хочу. Макароны закончились. Тут еды нет совсем, и еще…

Что-то метнулось в дальнем углу, крохотное и быстрое. Я содрогнулась:

– И еще здесь мыши!

– Мыши? – Гриша озаботился. – Мышам, наверное, можно крошки давать или сухарик размочить. Пипл, чем вы мышей обычно кормите?

Я вздохнула сквозь зубы:

– Долго мне тут еще сидеть?

– Ну, скажем так… Мы пока никого не переубедили, – в его голосе слышалась досада.

– Если я тут помру от голода и холода, проблема снимется сама собой.

– Секунду, Даша. Есть идея…

Стена вдруг дрогнула и стала мягкой, как кисель. Потом на ней обозначился светящийся контур – граффити; я впервые видела, как открывается Гришина рамка – с противоположной стороны.

Открылась дыра. Внутри замерцал свет. Гриша вошел, держа в одной руке баллон, а в другой телефонную трубку:

– Пошли перекусим. Согреешься заодно.

Он казался странно веселым.

* * *

Я поняла, в чем дело, оказавшись на кухне Пипла. На кухонном столе валялись неровно нарезанные ломти хлеба, сыра и колбасы, а в центре стояли почти пустая бутылка хорошего коньяка и два коньячных бокала. Гриша потянулся к полке за бокалом для меня…

– Оставь, – сказал Пипл. – Это тюльпан, а здесь нужен снифтер… Гранд Шампань: цветочная группа ароматов с нотами цветущего винограда, сухого липового цвета и высушенных побегов виноградной лозы… Сейчас возьмем вторую бутылку.

Он сам выудил с полки бокал, с моей точки зрения совершенно такой же, как предлагал Гриша, и торжественно поставил на стол предо мной:

– Бери хлеб, сырок вот плавленый, а то тебя срубит с голодухи.

– Ребята, – сказала я осторожно, – да вы тут бухаете.

Гриша улыбнулся:

– О чем и речь.

– Гранд-Шампань, – нараспев проговорил Пипл, – субрегион к югу от города Коньяк, дающий пятнадцать процентов всех коньячных спиртов. Качеству лозы способствуют пологие холмы и уникальная почва, богатая мелом и минералами. Спирты из Гранд-Шампани сложны и изысканны. В юном возрасте они агрессивны и безрассудны, но с годами приобретают интеллектуальную зрелость…

– А что скажет Лиза?

Гришина улыбка померкла.

– Ничего не скажет, – ответил за него Пипл.

– А… почему вы ее не зовете?

– Она дома, – сказал Гриша. – Очень занята. Моет ванну.

До меня не сразу дошло. Потом я похолодела:

– Гриша… Вы… настолько поругались?

– Мы десять лет в законном браке! – Гриша криво ухмыльнулся. – Хоть раз можем устроить нормальные семейные разборки?

– Но почему?!

– Слушай, ну, это семейное дело… Пипл, разливай, а то сейчас начнутся разговоры…

Грянул звонок в дверь. Пипл вздрогнул и чуть не пролил коньяк, и это было странно. Чем-чем, а пугливостью он никогда не отличался.

– Гриша, – сказал он отрывисто.

Гриша уже рисовал рамку прямо на обоях:

– Даша, возьми пожрать, возьми выпить…

Он сгреб со стола бутерброды, сунул мне в руки вместе с рюмкой коньяка и буквально вытолкал в открывшийся проем:

– Все, не скучай…

Я снова стояла посреди дачного домика, мирно потрескивали прогоревшие угольки в печи. Мыши в темноте потеряли страх, поглядывали на меня с интересом, и я сообразила, что не успела ни зарядить телефон, ни попросить у Гриши зажигалку.

* * *

Бокал с коньяком, «снифтер», я поставила перед мышиной норкой, но мыши отнеслись к нему с недоверием. Бутерброды были съедены, свечной огарок доживал последние минуты, я смотрела на красные угли за печной заслонкой и думала о Грише и Лизе.

Лиза молчала, когда меня судили. Сидела, нахохлившись, и мне было страшно на нее смотреть. Не потому ли, что она встала на сторону Инструктора?

А после того, как я ушла в общагу… О чем они еще говорили и какие приводили аргументы? Лиза – максималистка. Она из тех, кто пойдет на костер за правду… как она ее понимает.

«Сотрудник Доставки договорился с Тенью – значит, он больше не Сотрудник Доставки». Это для Лизы не просто слова. А я, как ни крути… я договорилась с Германом. Я чуть не совершила то, что он от меня требовал.

Я спасала маму… А тот посвященный, о котором мы говорили, Антон мстил за брата. Все всё понимают, но…

Свечка догорала. Белый парафин растекался теплой лужицей, очертаниями похожей на голову Микки-Мауса. Я отломила у «Микки» ухо, сжала в пальцах, стала разминать податливый парафин. Из него можно слепить кубик, а лучше – шарик, и катать потом по столу.

Значит, Гриша был на моей стороне, а Лиза – на стороне закона. И поэтому они, не ругавшиеся никогда в жизни, разбежались, и Лиза… она уничтожила Гришин уникальный портал в зимнее озеро тысяча восемьсот двенадцатого года. Разрывая тем самым что-то важное, тонкое, давая понять – ты здесь больше не живешь…

А я – причина.

Чем с этим жить и чувствовать вину, не лучше ли обо всем забыть?

Задрожала стена, потеряла плотность. Мыши разбежались, оставив коньяк нетронутым. В проеме появился Гриша. Его лицо оставалось в тени.

– Идем, – сказал он отрывисто. – Свечку только загаси.

* * *

На кухне Пипла сидел Инструктор и ел пряник. Я не удивилась ему и даже почти не испугалась.

– Садись, – он указал мне на стул.

– Только давайте скорее, – пробормотала я устало.

– Скорее не выйдет! – он стукнул пряником о стол. – Скорость – особенность кошачьих родов, а у нас здесь серьезное дело… Вы, пьянчуги, валите отсюда оба!

К моему удивлению, они не стали спорить. Гриша молча нарисовал рамку, и оба ушли в нее – с той стороны мелькнул огнями, кажется, ночной клуб, и сразу же исчез. Стенка затянулась обоями.