Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - Валерий Могильницкий

Добрый совет старого вора помог Александру избежать смерти. Больше того — он отказался от разных успокоительных инъекций. Главный врач тюремной психбольницы вынужден был доложить начальству, что Есенин-Вольпин стал уклоняться от лечения, опять взялся за перо.

И 9 сентября 1950 года ОСО при МГБ СССР принимает постановление: приговорить Есенина-Вольпина к пяти годам ссылки, ибо он — «социально опасный элемент». Ссылку отбывать его направляют в Караганду.

Спросите: как же отбывал свой срок Александр в Караганде? К сожалению, почти всех свидетелей жизни и работы сына Есенина в шахтерском городе уже нет. Охотно об этом в свое время рассказывал людям депутат областного маслихата, местный литератор Михаил Семенович Бродский. Он даже замышлял написать книгу о дружбе трех поэтов, трех ссыльных — Александра Есенина-Вольпина, Наума Коржавина и Юрия Айхенвальда, волею судьбы заброшенных в одно время в Караганду. И это была бы замечательная книга о том, как надо дружить в проклятом Богом краю, поддерживать друг друга в самые тяжелые годы, когда над головой висит дамоклов меч и тучи ходят хмуро… Но Михаил Семенович не успел осуществить свой замысел, написав только небольшую документальную книгу «Деревья, как люди, не здесь родились». И в ней я нашел несколько слов о сыне Сергея Есенина. Рассказывая о смерти Сталина и разоблачении Берии, массовых амнистиях и реабилитации политических заключенных, Михаил Бродский пишет:

«Уехал Алек Есенин-Вольпин, сын Сергея Есенина и будущий диссидент-правозащитник 60-70-х годов. После Карлага он преподавал математику в учительском институте. Я часто видел его, одиноко шагающего по городу в неизменной зеленой велюровой шляпе. Обычно по утрам, встречая грузовики, набитые зэками, с двумя вертухаями впереди и сзади, он останавливался у самой обочины и, когда машина проходила мимо, начинал размахивать шляпой и кричать:

— Друзья, я с вами!!!»

Действительно, Александр Есенин-Вольпин оставался всем сердцем и душой с порабощенным сталинизмом народом, его горем и высоким стремлением к свободе и счастью. В Караганде, преподавая математику в учительском институте, он одновременно ведет записи для своего «Свободного философского трактата», продолжает писать стихи. И все больше убеждается в том, что в СССР невозможно издавать свободолюбивые произведения. В Караганде в то время не было издательств, выпускающих книги, а то, что он посылал в Москву, браковалось под разными предлогами. В карагандинских газетах Есенин-Вольпин публиковаться не хотел, ибо все они настолько делались штампованным партийным языком, что в них и читать-то нечего было. Судя по ним, все в стране «улучшалось», «поднималось», «расширялось», а Караганда «росла и благоустраивалась» благодаря инициативе умных руководителей-коммунистов, давала все больше угля. И так из номера в номер… О том, что в Караганде росли преступность, хулиганство, грабежи, наркомания, пьянство, ясное дело, в газете ни слова.

Когда Есенин-Вольпин узнал, что его давний московский друг Наум Мандель (Коржавин) устроился на работу в редакцию «Социалистической Караганды», то воскликнул:

— Не шутник ли ты, Эмка? Тебе в толстом литературном журнале надо бы трудиться, а ты в малограмотную газету залез. Теперь подбирай рифму под слова «Партия — наш рулевой».

В редакции областной партийной газеты Эмка Мандель, к удивлению Александра, не сломался. Когда в 1953 году не стало великого кормчего, Коржавин написал стихи «На смерть Сталина» и прочитал их в компании своих друзей. Александр был потрясен коржавинскими строчками:

В его поступках лжи так много было,

А свет знамен их так скрывал в дыму,

Что сопоставить это все не в силах —

Мы просто слепо верили ему.

Моя страна!

Неужто бестолково

Ушла, пропала вся твоя борьба?

В тяжелом, мутном взгляде Маленкова

Неужто нынче вся твоя судьба?

А может, ты поймешь сквозь муки ада,

Сквозь все свои кровавые пути,

Что слепо верить никому не надо

И к правде ложь не может привести.

Александр долго аплодировал другу, а затем сказал:

— Предложи своей многотиражке, может, напечатают..

Наум опустил голову:

— Предлагал, отказали…

И тут Саша громко и твердо произнес:

— Я давно убедился в том, что в СССР нет свободы печати, тем более в захолустной Караганде. — И тут же добавил, таинственно улыбаясь, прямо глядя в глаза друзьям: — Но кто из нас скажет, что в России нет и свободы мысли?

Позже Александра Есенина-Вольпина назовут «отцом правозащитного движения в СССР». Почему? Потому что, вернувшись из Караганды в Москву по амнистии в апреле 1953 года, он не склонит голову перед партийно-советскими властями, не утихомирится, а будет продолжать вести борьбу за подлинную, а не показную свободу личности в СССР. Он будет апеллировать к международным законам о правах человека, выступать за открытость и гласность действий всех государственных органов, за прекращение насилия по отношению к оппозиционерам, демократам, диссидентам, инакомыслящим… Он потребует прекращения применения статей Уголовного Кодекса к людям, не согласным с политикой КПСС. «Алек был первым человеком в нашей жизни, всерьез говорившим о советских законах», — отметит известный правозащитник Владимир Буковский.

Есенину-Вольпину затыкали рот при всяком удобном случае, заставляли молчать, вновь и вновь насильственно отправляли в психбольницы. Наконец, Александр Сергеевич не выдерживает и передает сборник стихов «Весенний лист» вместе с эссе «Свободный философский трактат» для публикации в США. За рубежом восторженно встречают эту книгу, она выходит большим тиражом. Здесь надо отметить, что это был второй случай после «Доктора Живаго» Бориса Пастернака, когда советский гражданин смело публикует за границей под своим именем книгу, не принятую в издательствах СССР.

Вскоре секретарь ЦК КПСС Л.Ф. Ильичев в одном из своих выступлений называет Есенина-Вольпина «ядовитым грибом». Журналист И. Шатуновский, выполняя явный спецзаказ ЦК КПСС, публикует в «Огоньке» фельетон «Из биографии подлеца», в котором поливает грязью, как может, «идейного отщепенца» А. С. Есенина-Вольпина.

И тут Александр Сергеевич, не моргнув глазом, подает в советский суд заявление о привлечении Игоря Шатуновского к гражданской ответственности за оскорбление чести и достоинства. Такого в СССР еще не было! Суд вынужден был принять дело к рассмотрению, и хотя его решил не в пользу истца (из ЦК позвонили судье), люди стали понимать, что следует отважнее использовать даже дремучие советские законы в своих интересах!

По сути, победа в суде И. Шатуновского стала его публичным поражением, вся Москва заговорила о смелости поступка Есенина-Вольпина. В конце концов у каждого журналиста должна быть чистая совесть, и прежде чем разить человека никчемными подлыми словами, надо сто раз подумать: а стоит ли? Тем более стыдно и безобразно писать под диктовку этих партийных оболтусов — секретарей ЦК, невежественных и, как правило, полуграмотных людей, идеологических паразитов на теле народа.