Разные годы жизни - Ингрида Николаевна Соколова

Фрейнат встретил ее словами: «Мне неохота домой. Пусть все идет к чертям!» — и тут же крепко взял ее за руку. Вскоре пальцы ее затекли, но она и не пыталась их высвободить. Ноги у нее промокли насквозь. Но если в тот раз он хоть спросил ее: «Ноги не замерзли?», то сегодня долго не говорил ни слова.

Погода стояла дрянная. Апрель начался непрерывными дождями, быстро смывшими тонкий слой снега. Только в Межапарке, которым они вышли к Саркандаугаве, под деревьями белели пятна снега.

Сколько часов провели они так, бесцельно блуждая, они не знали, никому не пришло в голову посмотреть на часы и вымолвить короткое словечко «поздно». Правда, редкие прохожие наводили на мысль, что все порядочные люди давно сидят дома, но перед кино на улице Петерсалас еше толпился народ. Шел «Золотой теленок». Илиана этой картины не видела. Но еще больше ей сейчас хотелось хоть ненадолго сбросить промокшую обувь и сидеть рядом с Арвидом так, чтобы чувствовать его локоть.

Он тоже согласился с неожиданным отклонением от программы, и сидели они именно так, как давно уже хотелось Илиане: она чувствовала близость его напряженной руки, тепло его тела. И позволила себе нечто совсем неожиданное: прижалась головой к его плечу, и Фрейнат, словно стремясь к ней навстречу, придвинулся, насколько было возможно, и едва слышно прошептал:

— Лианушка!..

Кадры сменяли друг друга. Зал следил за судьбой Остапа Бендера. Часто вспыхивал смех. Вот уже великий комбинатор, обвешанный золотом, приблизился к заветной цели. Илиана видела, с каким неотрывным вниманием смотрел на экран Арвид. И вдруг — Бендер ограблен! И на лице Фрейната возникло неприкрытое сожаление.

Из зала он вышел хмурый.

— Что с тобой? — незаметно перешла Илиана на «ты».

— Конец дурацкий.

— Нормальный конец. Только таким он и мог быть.

— Удивляюсь я тебе, товарищ Ругайс, — это сказал какой-то другой, обозленный голос. — Человек копит, копит, и вдруг ни с того ни с сего — крах. Жаль его. Труда. Напрасной жизни жаль.

— Арвид, а зачем нужно больше денег, чем можно потратить? Зачем ради денег проходить мимо всего остального в жизни?

— Чтобы хоть когда-нибудь пожить красиво — так, как хочется.

— А что, по-твоему, значит жить красиво? Как у Чехова — что в человеке все должно быть прекрасно? Или ты говорил о «сладкой жизни»?

— Хочу, чтобы у меня был красивый дом. Чтобы, когда прихожу с работы, меня окружали красивые вещи. Вот у меня был гарнитур: «Юбилейный». Потом я увидел финский, куда лучше. По счастью, как раз в то время я ставил центральное отопление на даче одного начальника. И один из десяти гарнитуров, присланных в Латвию, достался мне.

Арвид говорил тоном победителя, угрюмость слетела с него; казалось, он, как ребенок, радовался новой игрушке. И лишь на миг в его торжествующем голосе возникла грустная нотка:

— Только когда я вез гарнитур домой, стряслась беда: отломилась ножка у буфета...

— Беда — когда от войн и землетрясений гибнут целые города, — сердито сказала Илиана. Она даже отстранилась от Арвида, чтобы в слабом свете уличных фонарей увидеть, как выглядит человек, для которого поврежденная мебель равносильна катастрофе. Но он, казалось, не расслышал ее слов и продолжал откровенно высказывать свои понятия о красивой жизни.

— ...И на моем юбилее стол будет ломиться от всяких яств. По-особому приготовленная дичь. Да, ты и не знаешь, что я хороший охотник: жаркое, лососина, угри, сладкие блюда... Люди долго будут помнить!

— Что именно: как они объелись? Ты ведь презираешь культ еды, сам говорил.

— Вспомнят, что я не жалел денег.

— А ты и правда их не жалеешь?

— На пустяки жалею, конечно. Не могу понять, например, как можно швырять деньги на заграничные поездки. Я катаюсь на лодке по Салаце — господи, какая красота! И к тому же бесплатно.

— Знаешь что, — прервала его Илиана, — я хочу домой.

— А мне не хочется. Жаль, что не могу пойти с тобой. Хотя ты вся в шипах, расставаться с тобой жаль.

Он привлек Илиану к себе и мягкими, влажными губами бережно коснулся ее лба.

— Милая моя, дорогая Лианушка...

7

На работу Илиана возвращалась в скверном расположении духа.

С восьми до девяти сорока у нее сидел уполномоченный милиции. У него скопилась целая куча вопросов, на которые она старалась терпеливо отвечать. Затем она собрала бумаги и помчалась в жилуправление. И там потеряла еще три часа. Она не уладила ни одного из тех вопросов, что казались ей неотложными. В том числе об Апинис. И рассердилась:

— Что же, к себе мне забрать ее с детьми, что ли?

— Вскоре что-нибудь подыщем.

— Вскоре? Когда все четверо попадут в отделение травматологии?

— Вот сдадут в июне новый дом, тогда и переселим.

В июне? До июня еще ждать да ждать...

Или вот бездельница дворничиха. На ее лень и нерадивость жаловался весь дом. На деле она давно уже работала продавщицей в булочной и для выполнения своих дворницких обязанностей хорошо если раз-другой в неделю выходила с метлой на мостовую. И при этом занимала трехкомнатную служебную квартиру, из которой ее невозможно было выселить: для этого следовало предоставить другую жилплощадь, а ее-то у управдома Ругайс и не было.

— Человек злоупотребляет своим положением, нагло ухмыляется: «Не выселите...» Сколько же можно терпеть такое? — возмущалась Илиана и снова слышала в ответ:

— Потерпите, что-нибудь придумаем.

«Скоро. Ха! Скоро. А надо сейчас же. Погоди. А не поговорить ли с Апинис: может, она пойдет работать дворником? А заодно и устроить обмен! Пусть-ка та лентяйка поживет в развалюхе и поймет, что значит хорошая квартира, как за ней надо ухаживать и как платить за нее образцовой работой».

Эта идея так понравилась Илиане, что ее мрачное настроение несколько развеялось.

Срочно к Апинис!

На ее стук никто не отозвался. Она дернула замызганную, ободранную дверь; та легко подалась. В прихожей в ноздри ударил резкий запах свежей краски. Она услышала голоса. Один, без сомнения, принадлежал самой Апинис. А второй? Да что гадать: вторым