Фрейлина специального назначения - Молка Лазарева

И вновь слова пророчества всплыли в памяти.

Невыносимая ненависть вспыхнула в мозгу; наверное, в тот миг он был близок к срыву и готов убить ее. Но здравый смысл удержал… предложил менее кровожадные способы решить проблему — отчисление, например…

И у Эридана даже нашелся повод — подслушанный разговор о прогуле занятий по этикету. Но вступились Троя и Глеб. Он понимал мотивы первой, но не мог в тот момент разгадать мотивы второго… И герцог решил, что шансы еще представятся, надо лишь подождать.

Судьба подкинула Эридану подарок в виде летящей туфли в голову иномирянки. Он явственно видел, что после такого удара она уже не встанет и на этом его кошмар закончится. Но что-то дрогнуло — прикрыл собственным телом и магией. Спас еще раз. И едва смог взять себя после этого в руки, чтобы не придушить самолично. А Савойкина испугалась, вцепилась ручонками в рубашку, не хотела отпускать.

Стряхнул. Сбросил. Ему были до глубины души противны эти прикосновения. Ненавидел. И заставил ее подруг увести девчонку с занятий, испугался сам, что сорвется. В конце-то концов, иномирянка была не виновата в личных проблемах герцога.

Весь следующий месяц Эридан игнорировал иномирянок. Понадеялся на то, что девушки не освоят обязательной программы на его занятиях и он сможет просто отчислить их за неуспеваемость на ближайшем экзамене. Не сработало, в метаниях каблуков и шпилек им не было равных на курсе. Эридан, разумеется, узнал, кто приложил к этому свою утонченную руку с плетью, но поделать ничего не мог. Факт оставался фактом.

И вот сегодня, на берегу, он увидел. И ему стало больно. Впервые за сто пятьдесят лет ему стало больно. Больно от вида мужчины, целующего огненную мерзавку. Разумеется, его не смог обмануть тот фарс, который устроил Глеб ради достижения своей цели. Эридан видел его притворную неадекватную декламацию стихов, она смогла обмануть только первокурсниц и саму Элю. Герцог видел, как она плавилась в первые мгновения поцелуя под напором упрямых губ зельевара, но потом дала достойный отпор. Слабенько, но дала.

Руки Савойкиной тряслись, упрямая венка пульса испуганно стучала на шее, голос охрип в истерике, а зрачки расширились. Но все это было ничем по сравнению с тем страхом, который она испытала, едва пальцы самого герцога сомкнулись на ее предплечье. Рыжая забыла, как дышать.

Эридан наполнил очередной бокал коньяком, возможно, пятый, а может, десятый по счету. Первая бутылка давно закончилась. Герцогу хотелось напиться и забыться, но не выходило. Сильный организм отказывался пьянеть, принуждая сознание оставаться ясным и прозрачным.

Необъяснимая ненависть захлестывала его разум, он был готов приговорить весь курс к отчислению, лишь бы больше никогда не видеть Элю.

Но самое противное даже не это. Если бы никакого пророчества не существовало, он бы на нее даже внимания не обратил. Не было в ней абсолютно ничего, что привлекало его в женщинах, зато с лихвой нашлось место наглости, хамству и отсутствию манер. Ее яркая манера одеваться в алое, подчеркнутое черным, казалась ему невыносимо безвкусной и аляпистой. Савойкина и так была его красной тряпкой, а с такой вызывающей одеждой превратилась в назойливую точку, вечно мельтешащую перед глазами.

Но в дело вмешался Глеб. Нашел бы Эридан способы отчислить иномирянку. С глаз долой — из сердца вон. Но зельевар всегда рьяно охранял свои игрушки, которые так любит воспевать в стихах. И пусть он называет их возвышенно и романтично, Эридан всегда видел суть магистра зельеварения — коллекционер-кукловод. Увидел Глеб что-то яркое в этой иномирянке, вцепился в нее своими лапками и теперь не отпустит, пока та ему не надоест.

Быть музой Глеба почетно, он готов охранять ее как цепной пес, защищать от пыли и страхов, но все это до того момента, пока она ярким мотыльком не станет сама прилетать к поэту. После этого зельевару станет скучно.

Все девушки путали его мотивы с любовью, а магистр никого не любил, кроме себя. Хотя надо отметить, он их никогда не обманывал, всегда говорил только правду. Другое дело, что девушки сами не хотели этого слышать. Исключением стала Троя, она сумела стать Глебу кем-то большим, чем муза-однодневка, — другом.

Последние глотки коньяка Эридан допивал прямо из горлышка бутылки. В какой-то момент, рассвирепев от злости, он с силой отшвырнул пустой бокал в стену, и тот разлетелся на тысячи осколков.

Алкоголь все же возымел свое коварное действие и вместо забытья поселил в сердце Эридана дурацкое, ненавистное желание — защитить глупую рыжеволосую дурочку от несбыточных грез, даруемых Глебом.

Часто по секрету говорят ложь, чтобы узнать правду.

Пьер Буаст

Утро понедельника не может быть добрым по определению, особенно когда вместо уже ставшего привычным замогильного будильника пробуждение несет истеричный голос Терции.

— Подъем, мои прелестницы! — слышался ее томный с придыханием голос откуда-то из общего коридора. — У нас сегодня огромный список дел!

«Спаси, сохрани меня от твоих дел! И вообще, когда это мы прелестницами стали?» — Я зарылась поглубже в подушку в попытке не слышать ее голоса.

Не помогло. Терция, будучи женщиной, без проблем телепортировалась в каждую из комнат общежития и начинала читать проповеди еще спящим и ничего не понимающим курсанткам.

— Ах, мои любимые иномиряночки! — воскликнула она, едва оказалась в наших покоях. — Вас ждет первый, чудесный бал, как у Наташи Ростовой!

Я от неожиданности даже глаза открыла, хотя очень не хотелось.

«Любимые?! Я не ослышалась! Она белены объелась?»

Но учительницу по этикету было не остановить, она уже подлетела к нашему шкафу и, раскрыв створки, копошилась там в поисках чего-то. Через минуту на меня сверху спикировало бежевое платье, полностью обшитое кружевами и оборками. Где только откопала? Я была уверена, что в нашем шкафу такого ужаса раньше не лежало.

Аналогичные платья прилетели Анфисе и Кристине. Последней достался не просто ужас, а натуральный кошмар. Кроме оборок на наряде нашлись огромные безвкусные бусины и россыпь из сотен мелких бантиков ярко-розового цвета.

— Вот в этом вы пойдете на бал! — торжественно объявила преподавательница и, расплываясь в довольной улыбке, добавила: — Наряд согласован с ректором Милонским и его заместителем герцогом Эриданом. Обсуждению и обжалованию не подлежит!

«Катастрофа! Да я лучше голой пойду, чем в таких тряпках! Интересно, где там шуба и валенки. Они же чудо дизайнерской мысли рядом с этим…»

Стараясь не морщить нос и выдавливая самую приветливую из улыбок, я внимательно разглядывала свое первое бальное платье и все больше убеждалась в мысли, что месть Терции воистину ужасна и подана холодным блюдом.

Бледно-бежевое, мышиное, чересчур кружевное, с уродливой юбкой и непропорционально длинными рукавами, которые соберутся на моих руках отвратительными складками. Представив это, я ощутила себя пирожным, эдакая безешка не первой свежести.