Великое восстановление наук, Разделение наук - Фрэнсис Бэкон

того, что даже в самые грубые эпохи, даже у варваров, там, где другие искусства и науки были совершенно уничтожены, она пользовалась почетом и уважением.

Драматическая же поэзия, для которой театр — это весь мир, может приносить исключительную пользу при условии правильного понимания своих целей. Ибо театр может быть и великой школой истины, и опасной школой пороков. Что касается пороков, то театр насаждает их в изобилии, наука же истины в наше время совершенно забыта[167]. Между тем, хотя в современных государствах театральные представления считаются пустым развлечением (если только они не приближаются слишком уж сильно к сатире и не становятся опасными в своих критических выпадах), древние настойчиво стремились к тому, чтобы театр стал школой воспитания гражданской доблести. А великим мудрецам и выдающимся философам театр представлялся своего рода инструментом, заставляющим звучать струны человеческой души. И вот что еще удивительно верно (и в то же время остается тайной природы): человеческая душа оказывается значительно более открытой и доступной для аффектов и впечатлений в тот момент, когда люди собираются вместе, чем тогда, когда они находятся наедине с собой.

Параболическая поэзия занимает выдающееся место среди остальных видов поэзии и представляется людям чем-то священным и величественным, тем более что сама религия широко пользуется ее средствами и с ее помощью осуществляет связь между божественным и человеческим. Однако и она имеет свои недостатки благодаря тому легкомыслию и несерьезности, с которыми люди относятся к аллегориям. Она является, так сказать, «палкой о двух концах» и может быть использована в прямо противоположных целях. Она может затемнять смысл, но может и раскрывать его. В первом случае она — хитроумное орудие обмана, во втором — определенное средство обучения. И это средство обучения, которое помогает раскрыть смысл явлений, в древности использовалось особенно широко. Поскольку открытия и выводы человеческого разума (даже те, которые в наше время общеизвестны и очевидны) были в то время новыми и непривычными, то люди с трудом воспринимали тонкость этих рассуждений и приходилось прибегать к образным сравнениям и примерам, более доступным для понимания, чем абстрактные умозаключения. Поэтому мы встречаем у древних на каждом шагу множество всякого рода мифов, притч, загадок и сравнений. Отсюда числа Пифагора, загадки Сфинкса, басни Эзопа и т. п. Да и почти все афоризмы древних мудрецов раскрывают их мысли, пользуясь сравнениями, И у римлян, народа в те времена еще совершенно необразованного, Менений Агриппа[168] с помощью притчи добился прекращения восстания плебеев. Наконец, подобно тому как иероглифическое письмо древнее буквенного, так и притчи появляются раньше отвлеченных логических доказательств. Даже в наше время притча обладает, как и раньше, исключительной силой воздействия, ибо ни одно логическое доказательство не может быть столь наглядным и очевидным, ни один пример не может быть более удачным.

Вторая функция параболической поэзии, по существу противоположная первой, состоит в том, чтобы (как мы уже сказали) скрывать истинный смысл особенно тех вещей, достоинство которых требует, чтобы они были скрыты от взоров непосвященных каким-то покровом; и именно поэтому таинства религии, секреты политики, глубины философии облекаются в одежды басен и аллегорий. Сомневаются, заключают ли в себе древние поэтические мифы некий тайный смысл? Во всяком случае сам я могу заявить, что склонен видеть в очень многих мифах древних поэтов глубокий скрытый смысл. И нас не заставит презрительно относиться к ним то, что эти мифы считаются теперь интересными лишь для маленьких детей да школяров грамматического класса и им не придают серьезного значения. Наоборот, отлично известно, что сочинения, содержащие эти мифы, являются, если не говорить о Священном писании, древнейшими из всех, которые создало человечество, а сами мифы еще намного древнее и этих произведений (ибо известно, что они не были созданы самими этими писателями, а восприняты ими из древней традиции) и поэтому мифы эти похожи на какое-то нежное дуновение, проникшее в греческие свирели из песен более древних народов. И так как все попытки истолкования этих мифов, предпринимавшиеся до сих пор, принадлежат людям некомпетентным, весьма поверхностно образованным и не могут никоим образом удовлетворить нас, то следует думать, что философская интерпретация древних мифов и притч как наука еще должна быть создана. Мы приведем здесь один или два примера такого толкования. Может быть, это и не так уж и важно само по себе, но хотелось бы сохранить принятый нами принцип изложения, состоящий в том, чтобы, если что-то представляется неясным относительно тех научных трудов, которые мы считаем необходимым создать, всегда давать советы и приводить примеры того, как следует выполнить это. А иначе, пожалуй, кто-нибудь подумает, что у нас нет ничего, кроме самого поверхностного представления о предмете, и что мы, подобно авгурам[169], умеем только в уме своем оценивать пределы, но не знаем путей, ведущих туда. Этот раздел поэзии, как никакой другой, нуждается в дальнейшем исследовании, дабы поэзия, как растение, выросшее само собою на богатой почве и никем не посеянное, поднялась над другими искусствами и науками и широко распростерлась над ними. Однако приведем всего лишь три примера: первый — из области естественных наук, второй — из области политики и последний — из области этики.

Первый пример философской интерпретации древних мифов в естественной философии

О ВСЕЛЕННОЙ ПО МИФУ О ПАНЕ

Древние не имели единого мнения о происхождении Пана. Одни считали его сыном Меркурия, другие представляли себе его происхождение совершенно иначе. Говорили, что Пенелопа сожительствовала со всеми своими женихами и плодом этого беспорядочного сожительства явился Пан. Не следует оставлять без внимания и третью версию его происхождения: некоторые считали Пана сыном Юпитера и Гюбрис (т. е. богини дерзости). Каковы бы ни были, однако, версии его происхождения, его сестрами всегда считались Парки, жившие в подземной пещере. Сам же Пан жил всегда под открытым небом. С древних времен Пана изображают так: на голове у него острые, прямые рога, высоко поднимающиеся к небу, все тело его густо покрыто шерстью и курчавыми волосами, длинная борода. Облик его наполовину человеческий в верхней части тела и полузвериный — в нижней, козлиные ноги. В руках у него — знаки его власти: в левой — свирель, сделанная из семи тростниковых трубочек, в правой — посох, изогнутый сверху. Одет он в шкуру леопарда. Что касается его функций, то он считался богом охотников, пастухов и вообще сельских жителей, а также владыкой гор. Кроме того, подобно Меркурию, он был вестником богов. Он считался также предводителем нимф, которые все время вели вокруг него хороводы и плясали; спутниками