Великое восстановление наук, Разделение наук - Фрэнсис Бэкон

его были сатиры и силены. Помимо всего прочего он обладал способностью внушать страх, особенно пустой и суеверный, который назывался паническим. Деяния его немногочисленны. Главное место среди них занимает состязание, на которое он вызвал Купидона и был побежден им[170]. Известно также, что он поймал в сети и усмирил гиганта Тифона. А кроме того, рассказывают, что, когда Церера в горе и негодовании из-за похищения Прозерпины скрылась от богов и людей и все боги всячески старались ее разыскать, отправившись в поисках ее во все концы земли, только Пану по какой-то счастливой случайности удалось во время охоты встретить ее. Он осмелился также вступить в музыкальное состязание с Аполлоном и даже оказался победителем по решению судьи состязания Мидаса (за это решение Мидас получил ослиные уши, хотя ему и удавалось их прятать). У Пана почти не было любовных связей. Древние называют лишь две или три, что может показаться весьма удивительным, тем более что буквально все древние боги были весьма любвеобильны. Рассказывают только, что он любил нимфу Эхо, которая даже считалась его женой. Кроме нее он был влюблен еще в другую нимфу — Сирингу: эта любовь была местью разгневанного Купидона, которого тот осмелился вызвать на состязание. Говорят также, что однажды он увлек в глубокую чащу леса Луну. У него не было никакого потомства, что в равной степени удивительно. так как боги, особенно мужчины, были очень плодовиты. Правда, некоторые считают его дочерью бойкую служанку Ямбу. которая всегда развлекала гостей веселыми историями; говорят, что она была дочерью Пана от его жены Эхо. Таков в общих чертах миф о Пане.

Пан (как показывает уже само имя)[171] олицетворяет и представляет собой Вселенную, т. е. всю совокупность вещей. О его происхождении существует (да и, естественно, может существовать) два мнения: или он происходит от Меркурия, т. е. божественного слова (что утверждает, не подвергая это ни малейшему сомнению, и Священное писание, да и те философы, которые больше других, как полагают, прониклись божественной мудростью), или же он происходит из беспорядочного смешения семян (confusae semina) вещей. Ведь некоторые из философов считают, что семена вещей бесконечно разнообразны по своей субстанции; отсюда возникла теория «гомеомерий», которую создал или, может быть, лишь развил Анаксагор. Некоторые высказывали более проницательное и разумное мнение о том, что для создания всего разнообразия вещей вполне достаточно первооснов, обладающих одной и той же субстанцией, но разнообразных по форме, хотя формы эти вполне определенны. Все же остальное, по их мнению, зависит от их положения и соединения друг с другом. На этой основе возникает учение об атомах, которое развивал Демокрит, хотя создателем его был Левкипп. Другие же хотя и выдвигали какое-то одно начало сущего (Фалес — воду, Анаксимен — воздух, Гераклит — огонь), однако же считали, что это начало, будучи актуально единым, потенциально является разнообразным и делимым, скрывающим в себе семена всех вещей. Те же, кто (подобно Платону и Аристотелю) утверждал, что материя вообще лишена каких бы то ни было свойств, аморфна и безразлична к формам, значительно ближе подходили к смыслу мифа. Они рассматривали материю как публичную женщину, а формы — как ее клиентов[172]. Таким образом, все мнения о первоосновах вещей сводятся к этим двум основным положениям: либо мир происходит от Меркурия, либо от Пенелопы со всеми ее женихами. Третья версия происхождения Пана наводит на мысль о том, что греки, по-видимому, слышали что-то, то ли от египтян, то ли каким-либо иным путем, о еврейских религиозных представлениях. Эту версию можно отнести не к первоначальному состоянию мифа, когда он лишь создавался, а к тому времени, когда уже произошло грехопадение Адама и мир стал доступен смерти и порче. Это состояние было и остается порождением Бога и греха (или дерзости). Ведь грех Адама был результатом дерзости, так как он «захотел стать подобным Богу». Таким образом, все эти три версии происхождения Пана могут оказаться по-своему правильными, если правильно учитывать и обстоятельства, и время их создания. Ведь этот Пан (каким мы его теперь видим и понимаем) происходит от божественного слова, и вместе с тем в его создании принимает участие и бесформенная материя (которая, впрочем, сама является созданием Бога), и грех, принесший с собой порчу.

Судьбы вещей поистине являются сестрами их природы. Ведь понятие судьбы охватывает и происхождение вещей, и их существование, и их гибель, равно как и упадок и возвышение, страдание и счастье, наконец, вообще любое состояние индивидуума, которое, однако, за исключением каких-то выдающихся индивидуумов (будь то человек, или город, или народ), вообще не поддается наблюдению и познанию. Но источником всех этих столь разнообразных состояний индивидуумов является Пан, т. е. природа вещей, так что по отношению к индивидуумам природные связи и нить Парок представляют собой по существу одно и то же. Кроме того, Пан, по представлению древних, живет всегда под открытым небом, Парки же — в огромной подземной пещере, откуда они внезапно, как вихрь, налетают на людей: этот образ говорит о том, что природа и внешняя сторона Вселенной открыты и доступны для взора, судьбы же индивидуумов скрыты и неожиданны. И если даже брать понятие судьбы в более широком смысле, применяя его решительно к любому факту, а не только к более или менее замечательному, то и в этом смысле оно великолепно совпадает с понятием мироздания, ибо в природе нет ничего столь незначительного, что не имело бы своей причины, и, с другой стороны, нет ничего столь великого, что в свою очередь не зависело бы от чего-то другого. Итак, сама мастерская природы в споем лоне и в своих недрах производит все явления, большие и малые, в свое время и по определенному закону. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Парки изображаются законными сестрами Пана. Ведь Фортуна — дочь черня и привлекает лишь несерьезных философов. Конечно же, Эпикур произносит но только безбожные, но даже, как мне кажется, и совершенно безумные речи, когда говорит, что «лучше верить мифу о богах, чем быть рабом судьбы»[173], как будто во Вселенной, подобно острову в море, может существовать хоть что-нибудь, что было бы свободно от естественной взаимосвязи вещей. Но дело в том, что Эпикур (как явствует из его собственных слов), приспосабливая свою естественную философию к нуждам своей этики и подчиняя ее им, не желал допустить ни одного теоретического положения, которое могло бы подействовать угнетающе и болезненно на душу, нарушить и поколебать знаменитую эвтимию («благодушие»), понятие, заимствованное им