Подручный смерти - Наталья Солнцева

Бортников полчаса отвечал на вопросы сыщика. Потом тот за Маришу взялся. Намеки обидные делал, провоцировал на конфликт. Но она держалась, ничего лишнего не сболтнула.

Второе убийство произвело на горожан удручающее впечатление. Все открыто заговорили о маньяке. Приезжий детектив не поддерживал эту версию. Он искал убийцу Авиловой в ее окружении. Смерть учительницы должна была сбить его с толку, но получилось наоборот. Он нашел связь между двумя погибшими женщинами.

– Покойная Настасья Матвеевна болела астмой, – заявил он Марише. – Верно?

– Ну да, болела.

– Как давно вы ее видели?

– Кажется, на прошлой неделе. Осенью ее астма обычно обостряется, и она обратилась к Кириллу Сергеичу…

Мариша прикусила язык, да поздно. Детектив, как клещ, вцепился в ее слова.

– Разве Бортников – пульмонолог? Он специализируется на подобных заболеваниях?

– Нет, но… терапевт тоже может лечить астму. Это не является нарушением.

– Где вы были в тот вечер, когда убили учительницу? – допытывался детектив.

– На приеме… вместе с доктором…

– До которого часа длился прием?

– Допоздна… я точно не помню. Кирилл Сергеич всегда задерживается… Потом его вызвали к больному на дом. У Анюты Слепцовой брат хворает. Тяжелая ангина, температура. Я пошла вместе с доктором…

– До которого часа вы были у Слепцовых?

– Не помню, – смешалась Мариша. – Я на часы не смотрела.

– Когда вы закончили, куда направились?

– Я домой… а Кирилл Сергеич меня провожал. Было темно, я боялась идти одна.

– Он проводил вас до самого дома?

– До калитки…

– А потом?

– Он пошел к себе, я легла спать. Доктор живет на соседней улице.

– Я знаю, – кивнул сыщик. – В котором часу вы вернулись домой?

– Не могу сказать. Я очень устала и хотела поскорее лечь…

– Кто может подтвердить ваши слова? Вы одна живете?

– С мамой. Но она не слышала, как я пришла… Она уже спала.

– От вашего дома далеко до пустыря?

– Если идти прямо по улице, то минут десять ходу…

– А если свернуть в проулок?

– Тогда… в принципе…

– Вы живете на улице Лесорубов, а Бортников – на Кирова. Он мог свернуть в проулок, чтобы сократить путь?

– Мог… но…

– Из проулка до пустыря рукой подать. Верно?

Пашка за обе щеки уписывал теплую картошку, заедая солеными груздями. Мать сидела напротив, смотрела, как он ест, и вздыхала.

– Остыло все… Я уж думала, ты не придешь. У дружка останешься.

Сын так и хотел сделать, проучить ее, чтобы не вешала на него всех собак. Планы нарушил отец Димона, который напился и устроил в доме дебош. Бил посуду, грозился показать всем где раки зимуют. Пашке вспомнились скандалы, которые закатывал его родитель, настроение испортилось. Он решил вернуться домой.

– Ты на меня сердишься? – виновато спросила Анюта.

– Радуюсь! – набычился парень. – Родная мать меня в преступники записала. Типа я душегуб! Спасибо, хоть в ментовку не сдала. Ладно, проехали… Как дядька?

– Плохо. Пока я стряпала, он в погреб забрался и сидел там в темноте. Потом, видно, окоченел и орать начал.

– В погреб? – поперхнулся Пашка. – Че это он?.. Говорю тебе, свихнулся мужик! Башню сорвало! То в чулан залез, теперь в погреб. А завтра возьмет ножик и чик по горлу! Зарежет во сне тебя и меня. Или дом подпалит. С него станется!

– Ой-ей-ей! Как быть-то? Не в психушку же его сдавать? Родной брат все-таки.

Анюта терла красные глаза, но слез не было. Она их выплакала, дожидаясь сына с гулянки. Не ровен час, тот опять на пустырь отправится. Она не смела высказывать свои опасения, боялась, что парень сорвется: уйдет из дому или выкинет еще какой-нибудь фортель.

– Че он там делал, в погребе? Снова крыс искал?

– Мишаня-то? Сидел, зубами стучал, – вздохнула она. – Потом на помощь позвал.

– Сам не мог по лестнице вылезти?

– Видать, не мог. Переклинило его. Ничегошеньки не соображал, бормотал про склеп какой-то… Ему показалось, что он не в погребе, а в склепе. Представляешь? Бедный! Потом про самолет вспомнил… В бреду-то всякое привидеться может. Я ему твержу, что все хорошо… а он заладил свое: самолет, дескать, разбился…

– Какой самолет?

– Да откуда ж мне знать? – всплеснула руками Анюта. – Он в детстве с отцом на «кукурузнике» летал… Стало быть, тот «кукурузник» и разбился. Только неправда это! «Кукурузник» благополучно сел, а Мишаня с тех пор болеет. Застудился сильно. Я и доктору про это рассказала. Он считает, что стресс повлиял на здоровье брата. Видать, он чего-то испугался в полете. Теперь ангина провоцирует душевное расстройство и наоборот. Мишане нельзя нервничать. А у него работа проклятая! Без нервов не обходится…

Пашка перестал жевать и задумался. Историю с кукурузником он пропустил мимо ушей, в отличие от погреба. Какого рожна дядьке там понадобилось?

Пока мать причитала, он отодвинул тарелку и встал из-за стола.

– Ты куда? А чай? Я оладий напекла.

– Спасибо, мам, я и так объелся. Чаю позже попью. Ладно?

Анюта хотела улыбнуться, но только кивнула и принялась мыть посуду. Она невольно прислушивалась к звукам в доме. Вот хлопнула дверь, сын закрылся в своей комнате. Вот ветер бросает мокрым снегом в стекло, гудит в дымоходе.

Покончив с посудой, она пошла проверить, как там больной. Брат лежал под одеялом и будто бы спал. Он натужно сопел, его зрачки подрагивали и бегали под опущенными веками. Анюта материнским жестом потрогала его лоб – влажный, но не горячий, – и устало опустилась на край постели. После нервных припадков Мишаня проваливался в долгий тревожный сон. Что видел он в своем забытье? Какие кошмары мучили его? И чего от него ждать завтра? Через день? Через неделю?

– Самолет… – бормотал он. – Склеп… бляшки… перт…

Некоторые слова были неразборчивы, и Анюта наклонялась над изголовьем больного, прислушивалась. Но все равно не понимала.

Тем временем Пашка обдумывал, как бы ему спуститься в погреб, чтобы мать не заметила. Дождаться ночи? Пусть уснет, тогда у него будут развязаны руки…

* * *

Во дворе залаяла собака, кто-то постучал Марише в окно. Сначала она испугалась, вскочила, хотела позвать на помощь. Потом одумалась. Приоткрыла занавеску и выглянула. Под окном стоял… доктор Бортников.

– Вы? – поразилась она.

– Выходи, надо поговорить.