Не отрекаюсь... - Франсуаза Саган

Какую профессию вы могли бы выбрать?

Возможно, меня привлекла бы медицина. Мне интересны отношения тела с головой, психосоматические проявления, но только не психоанализ. Все мои знакомые, обращавшиеся к психоаналитикам, до ужаса скучны!

Случается ли вам иногда вспоминать прошлое?

Вспоминаю я редко. Если пытаюсь вспомнить последние годы, мне кажется, что передо мной прокручивают фильм Мака Сеннета[40], столько людей, кто-то входит, кто-то выходит… Когда я вспоминаю все, что со мной было, у меня голова идет кругом.

Этот фильм вам интересен?

Да, но фильм продолжается, он еще не кончился, а я в нем и актер, и режиссер, и продюсер, и прокатчик. Главное – выполнить сценарий, сохранив в целости некоторые свои качества, позволяющие хорошо жить… Например, определенное хладнокровие по отношению к вещам, к людям… небольшую дистанцию. Это очень важно – небольшая дистанция…

И с этой дистанции как видится вам сегодня то, из чего сложилась ваша легенда: скорость, игра?..

Мне кажется, что я так и не выросла. Как бы то ни было, я же вам говорила, что ко мне постоянно обращаются тоном старого дядюшки, поучающего юную племянницу. Но люди все-таки хорошо ко мне относятся. Я это поняла, когда чуть не умерла в Боготе. В Париже, выйдя из больницы, я была поражена, когда незнакомцы бросались мне на шею! Хозяева бистро угощали меня выпивкой… Таксисты предлагали отвезти бесплатно… Самые разные люди, и все чудесные!

Вы тоскуете по вашему детству?

Думаю, все мы тоскуем по детству. А мое было очень счастливым. Детство – беззаботная, безответственная пора. И к тому же вас любят безраздельно.

Вы часто пишете в своих романах о времени. Оно вам интересно?

В той мере, в какой все вокруг обезумело, время – единственное достоверное понятие. Время и пространство – две категории чувственности, и я думаю, что более чувственное из них – время.

Время вас пугает?

Нет, если говорить о нем как о разрушающей силе. Меня пугает его влияние на чувства, на людей. Это верно, что некоторые люди, а может быть, и я сама, не знаю, совершенно отклонились со временем от своего пути.

Вы боитесь состариться?

Нет. Я об этом пока не думаю. И зря, не правда ли? Но старость наступает – я говорю это не для самоуспокоения – в тот момент, когда вы больше не желанны и уже не ждете встреч. И дело тут не в возрасте. Но можно сколь угодно долго оставаться шалой, упорно «делать глупости», и все же иной раз, просыпаясь утром, стучишь зубами. А в другие утра все себе объясняешь и не сомневаешься больше, что земля круглая, а мир принадлежит тебе. Это приходит с годами. В двадцать лет меньше забываешь, не стыдишься слез и с любовью созерцаешь свое плачущее отражение в зеркале…

Значит, вы не хотите заморачиваться проблемой возраста?

По правде сказать, сейчас я заморачиваюсь ею куда меньше, чем когда мне было пять лет. В свой пятый день рождения я закатила чудовищную сцену, пошвыряла на пол торт со свечами и подарки, потому что не желала «становиться старой». Сегодня у меня, конечно, есть кое-какие проблемы с морщинками, которые мне неприятны. Я пользуюсь классическими средствами, масками красоты, как их называют, но не тревожусь.

Вы ничуть не утратили вашего энтузиазма…

В двадцать лет у меня наверняка было меньше энтузиазма, чем сейчас. Энтузиазм, впрочем, не совсем подходящее слово. Я только хочу сказать, что в двадцать лет нам куда труднее ужиться с собой, чем позже. Фраза Низана[41]«Мне было двадцать. Я никому не позволю сказать, что это лучший возраст в жизни» стала общим местом, но, по-моему, она верна. Мне сейчас куда легче принимать жизнь, чем в двадцать лет.

Может быть, в конечном счете, вы проще и сложнее, чем схемы, до которых вас низводят?

Мои литературные успехи часто перевешивала хроника происшествий: спортивные машины, игра, прихоти. Малейший инцидент оборачивается шоком. Малейший промах влечет за собой трудности, судебные разбирательства. Любое недоразумение превращается в умышленную махинацию. В центре внимания все, что лежит на поверхности. Мне приписывают гипотетические приключения, дружков и подружек, настоящих или вымышленных – какая разница, горести и радости, тоже настоящие или вымышленные. Но на самом деле моя жизнь куда проще, чем то, что называют моей легендой.

Вы сказали: «Писателя знаешь, если знаешь, о чем он тоскует». А о чем тоскуете вы?

Мне жаль, что я не могу жить жизнью более неспешной, более гармоничной, более поэтичной. Картина моей мечты: я пишу в большой кровати, на пляже, и мне ничего больше не надо делать.

Картина лени?

Рая. Рая для лентяев, но ведь в раю не работают. Стыдно, когда приходится работать, чтобы жить! Я работаю только потому, что живу в обществе, где все работают. Если бы я не работала, то чувствовала бы себя немного… неудачницей. Но в обществе, где люди ничего не делают, я жила бы как они – не делала бы ничего!

Даже не писали бы книг?

Стихи, ради чистого удовольствия. Я никогда не представляла себе, что могла бы не писать. А не работать – да, запросто. Работать, чтобы жить, – это тягостное ущемление свободы, порождение христианства.

А как же бессмертие?

Наплевать. Слава, бессмертие, все, что будет после меня… Скажи мне кто-нибудь, что как только меня предадут земле, не появится больше ни одной статьи обо мне, ни строчки, это мне было бы – и есть – совершенно безразлично.

Думаете ли вы, что останетесь в литературе?

Не знаю. Как ни странно, это мне, в общем, тоже все равно. Только в мужчинах живет это желание оставить след, женщинам на это плевать. У них ведь есть дети. Не так давно мне попалась одна из моих книг в самолете. Я сказала себе: «Надо же, я еще не совсем вышла из моды». Но делать из этого вывод, что я останусь в литературе… поди знай!

Думаете ли вы, что когда-нибудь в вашей жизни наступит покой и безмятежность?

До этого далеко.

А если бы можно было начать все заново?

Если бы можно было начать все заново, я бы, конечно, начала, постаравшись избежать кое-каких мелочей: автомобильных аварий, больниц, несчастной любви. Но я не отрекаюсь… Ни от чего. Мой образ, моя легенда – в них нет никакой фальши. Я люблю делать глупости, пить, быстро ездить. Но я люблю еще многое другое, что ничуть не хуже виски и машин. Например, музыку и литературу.