Кавказская война. Семь историй - Амиран Урушанзе

Белогорохов и другие казаки ослушались императорского указа, бросили властям открытый вызов, заставили начальство удовлетворить их требования. Это послужило примером для других. С начала июня 1792 года с Кубани побежали донские казаки. Небольшими группами по несколько десятков конников они бросали ненавистную пикетно-постовую службу и утекали на Дон, который вновь становился вольным. С Дона выдачи нет.

И покладистая казацкая старшина, обласканная милостями Екатерины II, опомнилась. Казаки Белогорохова не успели еще доехать до станиц, как туда же полетели приказы с требованием возвращения бунтовщиков на «прежнюю службу». Где-то старшине удалось задержать беглецов, но во многих станицах случились серьезные столкновения.

Белогорохов всего несколько дней пожил вольным казаком в родной Пятиизбянской станице. Однажды днем к его дому пришли приставы и затребовали его к станичному начальству. Это был арест. Белогорохова повели в станичную избу, но казаки-беглецы, давшие клятву, отбили своего вожака и ускакали в степь.

Казакам стало понятно, что рассчитывать они могут только на себя. Защищать их законные требования никто не собирался. Донское начальство себя выдало, теперь беглецы верили только в милость Екатерины II. Белогорохов убедил казаков, что избавления от служебного произвола надо искать в Петербурге. С несколькими товарищами казак отправился в столицу империи.

Вместо себя на Дону Белогорохов оставил Фоку Сухорукова, ездившего ранее послом к атаману Иловайскому. Сухоруков собрал отряд в 150 человек и пошел вверх по Дону, надеясь поднять казаков на всеобщее восстание. Донцы не поддержали собратьев-беглецов. Некоторые станицы избрали нейтралитет, но большинство выступили враждебно. Сухорукова преследовал сильный правительственный отряд. Некоторое время казакам удавалось маневрировать, уклоняться от столкновения. Фока тянул время: ждал новостей от Никиты и все еще надеялся на вольный казачий дух. Но на берегах Дона царили апатия и безразличие.

Сухоруков попал в ловушку, казаков окружили. Поняв, что сопротивление бессмысленно, беглецы сдались. Фоку и еще нескольких казаков повезли в Петербург. Нет, не ко двору императрицы Екатерины II. На суд. Там уже находился схваченный ранее Белогорохов.

Никита Белогорохов держался мужественно, как и положено настоящему вольному казаку. Судьям заявил, что изменником себя не считает и вины не признает. Независимость и смелость особенно злили судейских чиновников, всегда стремившихся уловить малейшее дуновение с начальственных высот. Не оставила твердость духа и Фоку Сухорукова, обвиненного в организации вооруженного сопротивления законной власти. Эти двое были признаны судом главными виновниками побега донских казаков с Кубани и последующих волнений на Дону. Белогорохова приговорили к пятидесяти ударам плетьми, Сухорукову назначили на двадцать меньше. Кроме плетей, их ожидала каторга за Байкалом, в далеком Нерчинске. Остальные казаки, по мнению судей, «зла и разврата учинили менее», а «в допросах своих говорили с признанием и раскаянием», что для обвинителей было еще важнее.

Наказать казаков-беглецов решили показательно, на глазах у других донцов. 10 июня 1793 года закованных в цепи Белогорохова и Сухорукова под сильным караулом повезли из Петербурга на Дон в крепость Дмитрия Ростовского. К вечеру 9 июля казаков доставили к месту экзекуции. Здесь они пробыли больше месяца. Власти готовили публичную расправу, рассылали приглашения на казнь. От каждой казачьей станицы затребовали по два представителя.

Наконец 12 августа все было готово. На глазах у 183 казаков Белогорохов и Сухоруков получили назначенные каждому удары плетью. Еще кровь не запеклась на их спинах, а казаков уже везли в Нерчинск.

Расправа должна была показать казакам, что сопротивление бессмысленно. Имперское правительство не собиралось отказываться от переселенческих планов. Но замысел несколько изменился. Если до побега с линии казаков Белогорохова начальство намеревалось навсегда оставить на Кубани шесть донских полков, то теперь планировалось устроить переселение «по древнему донскому обряду». Выбрать казаков-мигрантов поручалось самим донцам на станичных сборах, но это была только игра в демократию.

Чтобы избежать переселения, старшины и богатые казаки стали манипулировать решением станичных сборов или нанимать вместо себя «добровольцев». В самом невыгодном положении оказывались казаки без лишних средств и широких связей. Почти все они были обречены отправиться на Кубань. Ведь переселить собирались три тысячи казаков, а всего в донских станицах в это время находилось немногим более девяти тысяч. Если учесть, что отправлять на кавказскую службу следовало только «здоровых, исправных воинским оружием и дву конь», то таких на Дону и вовсе было только 5832 человека.

Неудивительно, что казачьи станицы заволновались: изгоняли старшин, посланных атаманом для вручения грамот о переселении, отказывались проводить жеребьевку, подвергали некоторых старшин и офицеров обструкции. Так, полковник Степан Леонов вынужден был спасаться от казаков Семикаракорской станицы, которые, «подняв шум, кричали, чтоб грамоту не принять и не читать да из казаков на поселение не дать, выговаривая при том… ему, Леонову, поди ты сам на Кубань, а мы туда итти не желаем». В некоторых станицах местные атаманы, не в силах унять ропот казаков, сложили полномочия, отдав инсигнии атаманской власти — станичную печать и насеку (длинную деревянную трость с серебряным шаровидным навершием). На их место избирались казаки из числа недовольных переселенческим произволом.

В начале ноября 1793 года бунтовали пятьдесят казачьих станиц. Белогорохов с Сухоруковым на это рассчитывали, но так и не дождались.

Центром восстания стали пять станиц-соседок: Есауловская, Кобылянская, Пятиизбянская (родина Белогорохова), Нижне-Чирская и Верхне-Чирская. Большую часть их населения составляли казаки-раскольники, не питавшие никаких иллюзий насчет милосердия власти. Вожаком восставших стал есаул Иван Рубцов из Нижне-Чирской. Казакам он говорил, что атаман Иловайский их предал, и они ему ничем не обязаны. Рубцов планировал идти на Черкасск и не скрывал намерения перевешать всех правительственных чиновников, а затем восстановить казацкую власть на вольном Дону.

Атаман Иловайский забил тревогу. Попытки утихомирить восставших казаков уговорами и посулами провалились. Оставалось только действовать силой. Подавить бунт поручили князю Алексею Щербатову — боевому генералу, который отличился в войнах с Турцией и много воевал с горцами на Кавказе. В январе 1794 года Щербатов получил внушительное подкрепление регулярными российскими полками из соседних губерний. Глава Военной коллегии Николай Салтыков писал Ивану Гудовичу — командующему войсками на Кавказе и начальнику князя Щербатова: «Свирепство на Дону не только не укрощается, но час от часу становится жесточе и наводит сомнение в том даже, что вряд ли и подавшие списки станицы могут быть надежны… Важность сего происшествия неминуемо требует принять все меры к предупреждению дальнейшего зла, приведением в повиновение станиц, открытым образом противящихся. Для чего хотя и командированы уже полки Ростовский и Каргопольский карабинерные и Шлиссельбургский пехотный, но ежели надобно будет более и получите вы отзыв о том князя Щербатова, то без всякого медления, отрядя еще из пехотных один, или сколько нужно, прикажите как можно поспешнее следовать куда от князя Щербатова назначено будет и, состоя у него в команде, приказания его исполнять со всею точностью и без всякого противоречия; дабы зло сие, когда кроткими средствами не укрощено, то силою могло быть опровержено при самом его начале».