Пускай меня полюбят за характер - Люся Лютикова

Каждый день Пушок орет, как мартовская кошка, и требуеткота. При поглаживании по спине он припадает к полу и отводит в сторону хвост.Марианна Сидоровна уже даже согласна как-то удовлетворить эту новую потребностьсвоего любимца, вот только непонятно, каким образом это можно сделать: ведьдругие коты на Пушка не реагируют. Доведенная до отчаяния непрекращающимисякриками Пушка, пенсионерка вынуждена макать его задом в холодную воду. Этопомогает, но не более чем на полчаса. Потом стенания животного возобновляютсявновь. Но самое неприятное для Марианны Сидоровны – не крики Пушка, а егоморальное падение в отношении собак. Раньше он не давал спуску ни однойдворняге, а теперь «голубой» кот стремится подставить свой зад даже псам. Асобаки пользуются его слабостью, но не в том смысле, как надеется Пушок, ачтобы задрать кота. Ему уже порвали ухо, поранили бок и чуть не откусили хвост.Естественно, что от этого пенсионерка еще больше недолюбливает псов.

Сегодня Марианна Сидоровна была в боевом настроении.

– Представляешь, утром какая-то собака околачивалась нанашем этаже и лаяла на Пушка, – возмущенно сказала она мне. – Елепрогнала эту беспородную тварь. И ведь находятся же люди, которые ихподкармливают! Я миску видела, уже пустую. Мы, владельцы кошек, не должны этогодопускать!

Я горячо поддержала соседку:

– Ни в коем случае! Кошки – превыше всего!

И только потом сообразила, что ведь это же я вчера вечером кормилаХитрюгу. Когда я вернулась домой, псина все так же сидела около подъезда, какбудто прождала меня весь день. Конечно, у меня не хватило духу разрушитьсобачьи ожидания, поэтому я быстренько сварила ей геркулесовую кашу с тушенкой.И хотя каша немного подгорела, Хитрюга смела ее за секунду. А теперь выходит,что я предала идеалы кошатников. Стараясь не встречаться с Марианной Сидоровнойвзглядом, я сделала вид, будто меня душит кашель, и заспешила на улицу.

Нужный мне дом на Пролетарском проспекте я нашла безпроблем. «Общежитие строительного училища» – гласила надпись на подъезде. Явошла внутрь и сразу же наткнулась на весьма сурового вида старуху.

– К кому? – грозно спросила она, и я узнала ееголос.

– Вы консьержка? – обратилась я к ней с льстивойулыбкой.

– Я дежурная! – оскорбилась старуха. – Чегонадо?

– Я ищу Анну Люли-Малина.

– Она здесь больше не проживает.

– Почему же вы сразу не сказали этого потелефону? – возмутилась я.

– А с какой стати? – взъерепенилась в ответстаруха. – Целыми днями звонят и звонят, звонят и звонят! Головараскалывается от ваших звонков!

Я все понимаю: нищенская пенсия, куча болезней и мизернаязарплата за скучный труд. Возможно, неблагодарные дети, непослушные внуки и зряпрожитая жизнь. Но кому сейчас легко? В конце концов, я не дам гарантий, что уменя все сложится по-другому. В этой стране мы все в одной лодке.

Однако старуха явно не считала, что у нас есть что-то общее.

– И нечего тут стоять, – отрезала она. –Сказано же: Люли-Малина здесь больше нет.

– А вы знаете, где ее можно найти?

– Не знаю и знать не хочу. Сгинула где-то, вот и все.Прутся в Москву, думают, что им брильянты на каждом углу раздавать будут… Ажизнь-то в столице не сахар! Работать никто не привык, хотят получать все надармовщину. Вот в наше время…

Под это бодрое брюзжание я вышла на улицу. Солнценемилосердно светило в глаза, в воздухе чувствовалось грядущее потепление. Ясела на лавочку и пригорюнилась.

Как мне узнать о судьбе Анны? Единственная ниточка –поговорить с ее соседками по общежитию. Возможно, с кем-то из них девушкаделилась своими планами, а с кем-то поддерживает отношения до сих пор. Но какпроникнуть внутрь здания, если двери охраняет такой цербер?

– Эй, чего сидишь? Топай сюда! – раздался голос уменя за спиной.

Я обернулась и увидела, как из крайнего окна на первом этажемне машет рукой какой-то парень.

– Ты меня? – Я привстала со скамейки.

– Тебя, кого же еще, – прокричал парнишка.

Я подошла к окну и задрала голову.

– Ну что, хочешь пройти, а Жучка не пускает? –поинтересовался молодой человек.

Я догадалась, что Жучкой здесь кличут вахтершу, и кивнула.

– Гони пять рублей.

– За что? – поразилась я.

– Полезешь в мое окно.

Оконный карниз находился на уровне моих глаз. Ниже –совершенно гладкая стена, без единого выступа.

– Да ты что, я не смогу!

– Сможешь, я стремянку дам.

Порывшись в карманах, я нашла пять рублей и протянулапарнишке. В ответ он спустил сверху железную стремянку. С опаской передвигаясьпо шатким ступенькам, я вскарабкалась на подоконник, а с него уже спрыгнула напол. Парнишка умелым движением втянул стремянку в комнату.

– А как же я выйду из общежития? –поинтересовалась я.

– Тоже через мое окно. Только выход стоит десятьрублей.

Я подивилась изобретательности паренька. Вот что значит сдетства привить человеку рыночные отношения! А я, выросшая при развитомсоциализме, даже торговаться на базаре не умею, не говоря уже о том, чтобыпридумать новый способ получения доходов, не облагаемых налогом.

Я вышла в длинный коридор и оказалась в окружении одинаковыхдверей. Куда же идти? Тут мне навстречу попалась девушка с полотенцем наголове, не иначе как только что из душа.

– Не подскажешь, в какой комнате жила АннаЛюли-Малина? – спросила я у нее.

– Точно не знаю, но, кажется, на третьем этаже.

Я поднялась по лестнице на третий этаж и уже у другойдевушки выяснила, что Анна обитала в комнате 313. Я постучала в дверь, но никтомне не ответил. Я взглянула на часы: сейчас одиннадцать утра, а иногородниестудентки наверняка либо учатся, либо где-то подрабатывают. Так что ждать мнепридется до вечера. Уже ни на что не надеясь, я от досады пнула дверь ногой.Неожиданно она распахнулась, и на пороге возникло заспанное девичье лицо:

– Ну, чего шумите? Если не открывают, значит, никогонет. Или не хотят открывать.

– Прости, пожалуйста. Я тебя, наверное, разбудила…

Мой голос звучал абсолютно искренне. Дело в том, что менясаму чужие звонки и визиты нередко вырывают из сладких объятий Морфея. Правилаприличия таковы: человеку можно звонить не раньше восьми утра и не позже одиннадцативечера. А если человек, то есть я, ложится на рассвете и просыпается лишь кполудню? Вы думаете, хоть кто-нибудь из звонящих в девять утра испытываетраскаяние, узнав, что меня разбудил? Ничего подобного! Все только радостно надомной подтрунивают и гордятся тем, что вернули лежебоку к активной жизни. Акакая может быть активность, если ты спала лишь четыре часа?