Случилось нечто невиданное - Мария Даскалова

в Варну. Софья Петровна провожала Александра Ивановича до причала. В доме Карла Христофоровича наступило спокойствие, потому что сам главный врач госпиталя, известный хирург, собственноручно занялся Юрием. Он уверил близких мичмана, что шоковое состояние, в котором тот находился, скоро пройдет, а раны его не настолько опасны. Слова врача прояснили атмосферу дома Карла Христофоровича и успокоили Александра Ивановича, которого ждали горячие денечки под Варной.

Двое — барышня и офицер — шли молча по улице, ведущей к порту. Неровное щебеночное покрытие дороги послужило причиной того, что Софья Петровна споткнулась, и Александр Иванович взял ее под руку. Она не возражала, и они продолжили так идти дальше. Смущение, охватившее их, мешало им разговаривать. Первой нарушила молчание Софья:

— Долго ли это будет продолжаться, Александр Иванович?

— Что? — не понял ее вопроса капитан.

— Я говорю о войне.

— Она только началась. Предстоит еще взять крепости Варна, Шумен и Силистра. Потом… надо будет перейти горный хребет. — Александр Иванович усмехнулся. — Затем нас, флотских, ожидают крепости южного берега моря, а армию — Адрианополь. Так что… война еще продолжится.

По этому вопросу они с Карлом Христофоровичем проговорили весь минувший вечер. А о чем же еще можно было говорить сейчас?

Мимо них в сторону порта двигались повозки, нагруженные ящиками с продовольствием и амуницией, шли строем роты матросов. И другие офицеры, сопровождаемые женами и невестами, направлялись в сторону порта. Признаки войны встречались на каждом шагу.

— Софья Петровна, вы будете писать мне? — спросил Александр Иванович. Почувствовав неловкость от своего вопроса, он поторопился уточнить: — Пишите о состоянии Юрия, прошу вас.

Он был другом Юрия, более того, относился к нему как к родному брату. И ему казалось, что своим вопросом он совершает предательство — ведь не он, а несчастный мичман переписывался с Софьей Петровной. Давно уже капитан отдавал себе отчет в том, что чувство, которое он испытывал к Софье, было не чем иным, как любовь.

— Я буду вам писать. Юрий — мой кузен, я буду каждый день навещать его, буду заботиться о нем. Не тревожьтесь.

Софья говорила тихо, в ее голосе слышалась печаль. Перед ними у причала покачивался «Соперник». На бриг поднимались матросы, возвращавшиеся на фронт после излечения от ран и болезней, некоторые из них все еще с перевязанными головами или руками. Они шумели, смеялись, громко разговаривали, покрикивали, но когда заметили Казарского, притихли и стали по стойке смирно. Софья легонько освободила свою руку. Пришло время прощаться.

Глава XIX

При Шумене все по-прежнему

1

Тревога в русском лагере оказалась ложной. Не Хусейн-паша устроил ночную заварушку, а один русский отряд обстрелял другой русский отряд на соседней позиции. Феликс Петрович, с саблей в руке, сквозь суматоху добрался до одного из адъютантов генерала Дибича и от него узнал истину. Вернувшись к Муравьеву, который все еще находился в неведении, он смог просветить приятеля.

— Что случилось? — спросил его Муравьев.

— Ничего серьезного. Одно наше подразделение, перемещаясь с правого на левый фланг, сбилось с пути и наткнулось на наш аванпост. Не разобравшись, они приняли друг друга за турок и начали стрельбу.

— И каков результат? Есть убитые, раненые? — спросил кто-то из слушавших объяснения Феликса.

— Еще толком не известно. Говорят, что нет.

— Что ж, в таком случае пойдем отсюда, — предложил Муравьев.

— Куда? К нам? — Предложение приятеля не понравилось Феликсу. — Там опять придется корпеть над бумагами, а здесь у Саши еще вино недопито.

Вместо того, чтобы вернуться в свою палатку и заняться составлением документа, относящегося к юридической системе Волошского княжества, они направились к палатке Саши Суворова. Тишина и спокойствие вновь воцарились в лагере.

Приятели, собравшиеся у Суворова, решили успокоить нервы партией в вист, и Феликс дал волю своим чувствам:

— Ничего странного в том, что мы стреляли в своих. Мы разбросаны на семьдесят верст, толком нет ни связи, ни порядка. Нами командуют старые замшелые генералы, которые воюют так, как воевали еще до Наполеона.

Разглядывая свои карты, Комаров и Муханов одобрительно хмыкали.

— Почему как до Наполеона? — спросил Саша.

— А потому. Эти французские специалисты старого режима ничего, кроме планирования строительства валов и редутов, не умеют.

— Имеешь в виду генерала Доврэ? — спросил Муханов. — Если его, то я с тобой полностью согласен.

— Я рад, что наши мнения совпадают, — продолжал Феликс. — Не кажется ли вам, что наши дела под Шуменом — это воистину стратегическая дикость.

— Не слишком ли сильно сказано? — усомнился Саша Суворов.

— Ни в коей мере. Мы находимся здесь, в двадцати верстах от нас — князь Евгений, в двадцати от него — генерал Иванов, в Костеше — генерал Ридигер… Вопрос: почему мы пользуемся стратегией Доврэ, а не стратегией Суворова, которая поразила весь мир?

Никто не отозвался на вопрос Феликса.

— Я думаю, — продолжал он, — что это лихорадка виновата. У солдат она поражает тело, а у генералов — голову. Если бы я оказался на месте главнокомандующего…

— И что бы ты сделал? — с ироничной усмешкой спросил Саша Суворов.

— А вот это: пришел, увидел, победил. Переправляемся через Дунай. Никакой Анапы, никакой Браилы. Наш левый фланг — Варна, правый — Силистра. После их взятия преодолеваем Балканский хребет и спускаемся к Адрианополю. И все: подписываем мир, и не какой-то там половинчатый, а мир без компромиссов.

Феликс Петрович бросил карты и поднялся с места. Охваченный каким-то внутренним пламенем, он притягивал внимание собравшихся.

— Мир без компромиссов! Полная политическая и экономическая независимость балканских народов: Греции, Сербии, Валахии, Молдавии и непременно, — подчеркнул он, — Болгарии.

— Да, ничего не добавишь! Ты, дружище, одним махом решил Восточный вопрос. Полностью поддерживаю, — усмехнулся капитан Муханов.

2

Дни под Шуменом протекали тяжко, скучно и медлительно. Хусейн-паша продолжал прятаться за стенами крепости. Русские генералы строили редуты. Турки время от времени делали вылазки на мелких лошадях, беспокоя строителей редутов, и, расстреляв запас пуль, убирались за крепостные стены. Феликс Петрович все также писал письма своим приятелям. Двадцатого июля он написал Кривцову двадцать первое письмо.

«Мы продолжаем есть, пить, спать, раскладывать пасьянсы и играть в карты, да еще дрожим от лихорадки. Есть у нас и новое занятие — строим редуты. Из всех этих занятий самые пагубные — лихорадка и редуты. С лихорадкой все ясно, скажешь ты, но почему рядом с ней стоят редуты? Ты спросишь — почему они так вредны? Хорошо, отвечу: всякий праздный генерал, то есть такой, который ничем не занят (а таких в штаб-квартире немало), каждое утро отправляется к аванпостам, чтобы провести