Невыносимая мисс Пэг - Ксения Мирошник

– Давай же… – сквозь зубы бормотал Дюваль, а потом с силой шумно вдохнул.

Я как завороженная смотрела, как переливаются его вздувшиеся вены, как напрягаются мышцы, а сияние все плотнее окружает нас. Арман начал что-то бормотать на незнакомом мне языке, а я все так же не могла пошевелиться.

– Мама, отступи! – рявкнул он и еще больше напрягся.

В этот момент пытка усилилась, и вот тогда я выгнулась от боли и схватилась пальцами за плечи Дюваля. Ощущала всю силу, с которой ногти впились в его кожу, теплая кровь потекла по пальцам. Арман лишь стиснул зубы и усилил напор. Преграда рухнула, и живительная энергия хлынула в меня, вытесняя страдания. Я вдохнула и упала на кровать с колен Армана. Он дышал громко, часто, голова его поникла, а по голым плечам из маленьких ранок сочилась кровь.

Я свернулась, подтягивая колени к груди. От наполненности чужой жизненной силой тело звенело, в голове появился неприятный гул.

– Хватит, – сипло сказала я. – Что бы ты ни делал, прекрати.

Арман завернул меня в простыню и обнял, накрывая своим телом. Его била мелкая дрожь.

– Прости, – простонал он мне прямо в ухо. – Я знаю, что обещал…

– За что она так со мной? – Ощутив, что мне значительно легче, я развернулась к нему лицом и заглянула в глаза.

– Она… она считает тебя угрозой, – сказал он, касаясь своим лбом моего и обхватывая ладонями лицо. – Как ты? Тебе лучше?

В этом вопросе прозвучало столько сожаления, столько раскаяния, что я заставила себя улыбнуться и кивнуть.

– Ощущения странные, будто я – это не я, но в целом нормально…

Арман прикрыл глаза и облегченно выдохнул, на несколько секунд задержался у моего лица, а потом нежно поцеловал в губы и встал с кровати.

– Я не должен был забывать, что они следят за каждым твоим шагом. Я… потерял голову, прости…

Так и не надев белья под брюки, Дюваль продолжил одеваться. Его движения были быстрыми, нервными, а лицо искажала злость, и я не до конца понимала, на кого именно он злился сильнее. Я же ощущала себя будто оглушенной, немного потерянной и до конца не пришедшей в себя. Внутри распространялась пустота. Нет… не так, опустошение. Казалось, будто из меня все соки выжали, и я не в силах даже думать о том, что случилось. Головой понимала – это было страшно и даже жутко, а вот прочувствовать всецело не могла. Наверное, это к лучшему. Подсознательно догадывалась, отчего чувствовала себя именно так.

Вернув себе прежний более или менее спокойный вид, Арман снова присел на кровать:

– Сейчас ты уснешь и во время сна полностью восстановишься. Морально и физически. Твое тело наполнится силами, а разум избавится от страха перед тем, что произошло. Это моя вина, Сандрин. И за мою беспечность пришлось расплатиться тебе.

– И кому еще… из твоих любовниц повезло так же, как и мне? – попыталась я пошутить.

Арман лишь скривился, отвечать не посчитал нужным. Коснулся пальцем лица и стремительно покинул мою квартиру. Спустя короткое мгновение мои веки отяжелели, и я провалилась в глубокий и очень странный сон.

Я неслась куда-то, подобно вьюге, сердце горело огнем праведного гнева. Боль, отчаяние и неукротимое чувство вины выжигали на душе горестные узоры. Ничего перед собой не видела, только переполнялась чувствами все больше и больше.

В какой-то момент меня куда-то выбросило, и я будто прозрела. Знакомые стены вновь надавили и заставили внутренне сжаться в комок. Я услышала голоса:

– Ты же знаешь, что это кончится скандалом, мама, – лениво проговорил Патрис Дюваль, который сидел все на том же диване в музее аббатства Клюни.

– И что? По-твоему, я должна оставаться в стороне, когда мой сын творит несусветную глупость? – холодно ответила Жаклин.

Ее голос прозвучал так, будто ледышкой проскрипел по стеклу. Теперь я хорошо видела обоих, но они не видели меня. Странный какой-то сон.

– Не думаю, что тебе следовало вмешиваться именно так, мама, – все так же безэмоционально ответил Патрис.

Двери с грохотом распахнулись, и в зал влетел разъяренный Арман.

– Мама! – рявкнул он.

Жаклин Дюваль выгнула тонкую бровь и холодно выставила руку вперед, задерживая сына на полушаге:

– Прежде чем ты накинешься на меня с обвинениями, Арман, имей в виду, что я не сожалею!

Я еще не до конца осознавала, о чем именно шла речь, но внутри все похолодело от предчувствия. Арман остановился, с трудом выдохнул и сверкнул на мать глазами.

– Ты не должна была этого делать! Ты могла убить ее!

– Я с самого начала говорила, что тебе рядом с ней не место, Арман! Неужели ты не видишь, что она опасна? – искренне удивилась Жаклин. – Ты совсем ослеп, мой мальчик? Я никогда не лезла в твои постельные рандеву. Ты молод и красив. Это неудивительно, что женщины сами вешаются тебе на шею, но я никогда не считала тебя глупцом!

Жаклин все больше распалялась, медленно приближаясь к сыну. Ее гнев прошелся морозом по моей коже. Ее напряженное тело стало похожим на струну, которая угрожала вот-вот лопнуть и причинить вред всем, кто оказался поблизости. Мадам Дюваль подошла к младшему сыну и заглянула прямо в глаза.

– Ты всегда спал с кем хотел, и я не возражала, но, когда твои развлечения касаются всей семьи, я молчать не стану! Ты соображаешь, что творишь?

– Моя личная жизнь никак не касается семьи! – Без капли смирения или испуга Арман смотрел матери в глаза.

Жаклин стиснула зубы и медленно сжала кулаки. Как мне показалось, она пыталась справиться с новым приступом гнева. Никогда в жизни я еще не видела настолько реалистичного сна. Я была словно в коконе: не испытывала страха, беспокойства или еще чего-то похожего. Просто наблюдала. Только мороз время от времени пробегал по позвоночнику.

– Даже так? – вновь вскинула бровь его мать. – Память короткая, сынок?

– Мама, не стоит… – чуть приподнявшись, предупредил Патрис.

– Я не буду упрекать, дорогой, только напомню, – сказала Жаклин старшему сыну, а потом вновь повернулась к младшему.

Лицо Армана застыло, вид у него сделался такой, будто он готов принять заслуженные побои.

– В прошлый раз твое увлечение закончилось тем, что мы покинули дом, Арман! – спокойным, но продирающим до костей голосом сказала она. – Ты не слушал меня, когда я говорила, что ты не совсем здоров, сынок, и чем это обернулось? Твоя сила двулика – это феномен, и он опасен, Арман! Опасен для всех нас! Твоя боль, и твой гнев, и даже радость отражаются на всей семье! Время прошло, и ты успокоился, все улеглось, я понимаю. Но призываю быть благоразумным! Эта журналистка опасна для нас!