«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России - Сергей Владимирович Татаринов

как он просил, недвусмысленно говорилось о «согласии русского правительства на предложенную комбинацию».

Шепоток неудовольствия среди министров не прекратился. Да и как могло быть иначе? Страдающий старческой немощью Горемыкин, назначенный вместо ушедшего из жизни С. Ю. Витте председателем Комитета финансов, не был склонен конфликтовать со вхожим в кабинет царя министром финансов, а потому сидел тихо, ни во что не вмешивался. Тем более что реальной власти он как председатель Совета министров не имел.

Однако среди этой разноголосицы слово взял военный министр А. А. Поливанов[428] (4/17 августа 1915 г.). Зал на миг притих, но вместо разъяснения ситуации на фронте и изложения планов отражения наступления противника генерал выложил такое, что воцарившаяся в помещении тишина густо наполнилась тревогой. «Уповаю, — с дрожью в голосе заявил он, буквально со слезливой тоскливостью, приняв почти что театральную позу обращающегося к высшим небесным силам, — на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси». Министры опешили. Они ожидали чего угодно — жесткого анализа военных угроз, сообщений об успехах противника, но никак не кликушеских заклинаний, которые обрушил на их головы военачальник, повелевавший судьбами миллионов вооруженных людей. Все в одночасье поняли, что у России остался один надежный союзник — бездорожье. Правда, ресурсы этого ратника воистину неисчерпаемы. Это вам скажет любой, проехавшись по русской глубинке. Осталось дождаться осенних дождей. «Сплошная картина разгрома и растерянности», — только и смог записать по итогам выступления военного министра с информацией о положении на фронте А. Н. Яхонтов[429].

Конечно, ни военный министр Поливанов, ни другие члены совета не могли знать, что буквально накануне, а именно 14 августа 1915 г., у президента Франции Пуанкаре состоялся довольно жесткий разговор с французским главнокомандующим армиями Севера и Северо-Востока. И если верить главе республики, то маршал Жоффр[430] его разочаровал. Он, записал в своем дневнике Пуанкаре, «снова решительно подготавливает — на 10 или 15 сентября — большую наступательную операцию в Шампани».

«Я передал Жоффру, — продолжает президент, — те возражения, которые ряд генералов, командующих армиями, высказывали мне против местных наступлений.

— Но мы должны выступить из-за русских; это наш долг союзника.

— Нет, нет, — заметил я, — вопросы, касающиеся союза, это вопросы правительственного, а не военного характера. Исходите исключительно из стратегических соображений. Все остальное касается министров и меня.

— Хорошо, — продолжал Жоффр, — с военной точки зрения я не могу ограничиться одной обороной. Наши войска утратили бы мало-помалу свои физические и моральные достоинства»[431].

А уже 19 августа 1915 г. Пуанкаре меланхолично отметил в своем дневнике: «Немцы взяли Гродно».

Не лучше были и британские союзники. Но тем, по большей части, везде мерещились заговор, предательство, готовность пойти на сговор с Германией. «Принятие российским императором верховного командования не совсем неожиданно, — буквально в те же дни записал в своем дневнике лорд Берти. — Он до некоторой степени, как мне думается, подозревал, что великий князь Николай вышибет его, если он сам не вышибет великого князя, который теперь будет сослан на Кавказ наместником. У русских есть огромные резервы людей, но их потери орудиями, пулеметами, ружьями и снаряжением не так легко поправимы. Император становится очень непопулярным, Петербург пессимистичен и очень склонен прислушиваться к германским нашептываньям»[432]. Николай II возложил верховное командование армией на себя 23 августа / 5 сентября 1915 г.

20 августа 1915 г. русские войска оставили Белосток. Лорд Берти, подытоживая преобладающие во Франции настроения, вообще решил не церемониться и отметил в своем дневнике 23 августа: «В военном министерстве говорят, — боюсь, что это верно, — что „русским крышка“»[433]. А пока «крышка» России еще не наступила, необходимо не мечтать о будущем, а взять то, что русским уже удалось извлечь из своих богатых недр и что можно заполучить от них уже сегодня, — золото. Вокруг этого и закрутилась вся политика что Лондона, что Парижа: первые стремились откусить как можно больше, вторые — сократить свое финансовое участие в поддержке России и сохранить свои золотые резервы.

И вот в такой ситуации Совет министров вновь собрался, чтобы обсудить вопрос об отправке золота за границу. Как мы знаем, эта тема и ранее вызывала значительные трения в правительстве, но основные дебаты разгорелись именно на заседании 19 августа / 1 сентября 1915 г.

К тому моменту Барк уже знал, что 22 августа 1915 г. в Болонье встретились новый британский канцлер Казначейства Маккенна[434] и Рибо с целью выработки совместной позиции в отношении кредитования России в преддверии планировавшейся трехсторонней встречи министров финансов союзников в Лондоне. Эти переговоры должны были состояться еще в июне, но их перенесли на сентябрь по просьбе Барка, который заявил, что ему необходимо больше времени для объяснения своей позиции по финансовым вопросам Думе, где чувствовалась оппозиция подходу союзников. Маккенна и Рибо быстро договорились о плане «предоставления золота Россией». При этом англичане прямо заявили, что «Казначейство глубоко опечалено отсутствием надлежащего контроля над субсидиями, предоставляемыми России, и эта ситуация зашла слишком далеко». Особо жесткую позицию в этом вопросе занимал Брэдбери, который сказал, что требования Барка по кредитам под золото представляют собой «полное непонимание реальной ситуации»[435].

В тот же день и в том же месте, 22 августа 1915 г. в Булони, центральные банки Англии и Франции подписали соглашение, в соответствии с которым они принимали на себя обязательство быть в готовности незамедлительно отправить непосредственно в США физическое золото в объеме 200 млн долл., т. е. всего 400 млн долл. Причем каждый из банков организовывал отправку самостоятельно.

Запомним: Россия первоначально не участвовала в выработке принятого в Булони финансового соглашения. Лондон и Париж обошлись без Петрограда.

То, что война в Европе благотворно отразилась на экономике США, не вызывает сомнений. Так, по оценкам российского Министерства финансов, торговый баланс США за 1915 г. был в плюсе на 1,75 млрд долларов. При этом США разместили в ценные бумаги европейских стран не более 581 млн долл., из которых на долю Великобритании и Франции пришлось 530 млн долл. Но из этой суммы только 80 млн долл. были предоставлены без золотого обеспечения, и эти суммы, по оценке Особенной канцелярии по кредитной части, «представляются совершенно ничтожными по сравнению с громадной цифрой притока капиталов»[436].

Реджинальд Маккенна. [Из открытых источников]

Поначалу существовала текущая задолженность США перед Великобританией, которая составляла ежегодно около 400 млн долларов. Но к апрелю 1915 г. она улетучилась: теперь уже в деньгах больше нуждались англичане. Был выпущен совместный англо-французский 5-процентный заем на 500 млн долл. (по 250 млн долл. для каждой страны-участника). Цена размещения для конечных