Священный Цветок. Суд фараонов - Генри Райдер Хаггард

Когда все было готово, Имбоцви начал обходить столбы и осматривать, хорошо ли мы привязаны. Кроме того, он на груди каждого из нас рисовал мелом кружок – род мишени для удобства стрелков.

– А, белый человек! – сказал он, разрисовывая мелом мою охотничью куртку. – Больше никому ты не сожжешь волосы своим магическим щитом. Никому и никогда, ибо я буду попирать ногами землю, в которой ты будешь лежать, и твое имущество будет принадлежать мне!

Я ничего не ответил. Что было толку говорить с этим гнусным животным? Имбоцви подошел к Стивену и начал разрисовывать его. Стивен, возмущенный, закричал:

– Убери прочь свои грязные руки! – и, подняв ногу, которая не была привязана, нанес раскрашенному колдуну такой сильный удар в живот, что тот полетел в находившуюся позади него могилу.

– Да! Хорошо сделано, Вацела! – воскликнули зулусы. – Мы надеемся, что ты убил его.

– Я тоже надеюсь на это, – сказал Стивен.

Толпа зрителей была крайне изумлена, видя такое обращение со священной особой главного колдуна, которого, по-видимому, все очень боялись. Только Бабемба весело улыбался, да и король Бауси не проявлял особенного неудовольствия.

Но убить Имбоцви было не так легко. С помощью других негодяев – младших колдунов – он с проклятиями выкарабкался из могилы, весь в грязи, покрывавшей ее дно.

После этого я перестал обращать внимание на все окружающее. Видя, что мне остается жить всего полчаса, я занялся другим.

В этот день солнечный закат был так же красив, как и восход. Надвигалась гроза, которой в Африке всегда завершается большое скопление туч. Солнце заходило, словно большой красный глаз, на который внезапно опустилось черное веко – облако с бахромой пурпурных ресниц. «В последний раз смотрю я на тебя, старый дружище», – думал я.

Сумерки сгущались. Король оглядел небо, будто опасаясь дождя, потом что-то шепнул Бабембе, который кивнул головою и направился к моему столбу.

– Белый господин! – сказал он. – Слон желает знать, готов ли ты, так как скоро станет слишком темно для стрельбы?

– Нет, – решительно ответил я. – Я буду готов не раньше чем через полчаса после заката солнца, как это было условлено.

Бабемба отправился к королю, потом снова вернулся ко мне.

– Белый господин! Король говорит, что уговор остается уговором и он сдержит свое слово. Только ты не должен бранить его, если стрельба будет плохой. Он не знал, что вечер будет таким пасмурным, так как в это время года редко бывает гроза.

Становилось все темнее и темнее. Мы были словно среди лондонского тумана. Густые толпы народа казались берегами, а стрелки из луков, сновавшие взад и вперед, готовясь к стрельбе, – тенями подземного царства. Раза два блеснула молния, сопровождавшаяся после некоторой паузы отдаленными раскатами грома. Воздух становился душным и тяжелым. Никто в толпе не говорил и не двигался. Даже Самми прекратил свои стоны, – я полагаю, потому, что выбился из сил и лишился чувств, как это бывает с осужденными перед самой казнью. Все носило какой-то торжественный отпечаток. Природа, казалось, присоединилась к общему настроению и приготовила для нас величественный покров…

Наконец я услышал звук луков, вынимавшихся из колчанов, потом пискливый голос Имбоцви:

– Подождите, пока не поднимется вот это облако, – говорил он. – За ним есть свет. Тогда вам будет виднее.

Облако начало очень медленно подниматься. Из-под него полился зеленоватый свет.

– Можно ли стрелять, Имбоцви? – спросил голос начальника стрелков из лука.

– Нет еще, нет. Не стреляйте до тех пор, пока народ не сможет видеть, как они умрут.

Облако поднялось еще выше. Зеленоватый свет, отбрасываемый заходящим солнцем, превратился в огненно-красный и отражался на густой черной туче вверху. Казалось, будто весь ландшафт пылал, между тем как небо над нами носило по-прежнему чернильный оттенок. Снова сверкнула молния, осветившая лица многотысячной толпы зрителей. Эта вспышка молнии, казалось, зажгла край нависшего облака. Свет становился все сильнее и сильнее, все краснее и краснее.

Имбоцви издал звук, похожий на шипение змеи. Я услышал звон спущенной тетивы, и почти в этот самый момент в мой столб, как раз над моей головой, вонзилась стрела. Приподнявшись немного, я легко мог коснуться ее головой. Я закрыл глаза. Мне начали представляться разные странные вещи, о которых я уже давно забыл. Все как бы поплыло вокруг меня. Среди напряженного молчания я слышал тяжелый топот ног какого-то животного, будто бежал внезапно потревоженный большой жирный олень. Кто-то испуганно вскрикнул – это заставило меня открыть глаза. Прежде всего я увидел отряд диких стрелков, поднявших свои луки. Очевидно, первая стрельба была пробной. Потом я увидел высокую фигуру, сидевшую на белом быке, который быстро бежал по направлению к нам через проход, шедший от южных ворот рыночной площади.

Я понимал, конечно, что это бред, так как эта фигура была удивительно похожа на брата Джона. Та же длинная седая борода, та же сетка для ловли бабочек, которой он, казалось, погонял быка. На нем был венок из каких-то цветов, которыми были также украшены большие рога быка. По обеим сторонам его, спереди и позади, бежали девушки, тоже украшенные венками. Это не что иное, как видение… Я снова закрыл глаза, ожидая роковой стрелы…

– Стреляйте! – послышался писк Имбоцви.

– Нет, не стреляйте! – закричал Бабемба. – Догита пришел!

Последовала короткая пауза, во время которой я услышал звук падавших на землю стрел. Потом из нескольких тысяч ртов вырвался крик:

– Догита! Догита пришел, чтобы спасти белых господ!

Я должен сознаться, что после этого мои нервы не выдержали, и я на несколько минут потерял сознание.

Во время моего обморока мне казалось, что я говорю с Мавово. Было ли это на самом деле или только пригрезилось мне – не знаю, так как я потом забыл спросить об этом Мавово.

Он говорил (или мне казалось, что он говорит):

– Что ты теперь скажешь, отец мой Макумазан? Стоит ли моя змея на своем хвосте или нет? Ответь мне, я слушаю.

На это я будто бы ответил:

– Мавово, сын мой, конечно, теперь мне это ясно. Однако я все это считаю плодом нашего воображения. Мы живем в мире грез, где нет ничего реального, кроме того, что мы можем видеть, осязать и слышать. Нет ни меня, ни тебя, ни змеи, нет ничего, кроме Силы, в которой мы движемся. Эта Сила показывает нам различные образы и картины и смеется, когда мы принимаем их за существующие в действительности.

На это Мавово будто бы сказал мне:

– А! Наконец-то ты договорился до истины, отец мой Макумазан! Все вещи – тень, и мы тени в тени. Но что отбрасывает тень, о мой отец Макумазан? Почему нам кажется, что Догита приехал сюда на белом быке и что все эти тысячи людей думают, что моя змея очень твердо стоит на своем хвосте?