Мой Дантес - Ольга Кириллова

– Спасибо, не надо, – стараясь оставаться любезной и злясь на болтливость Егорушки, сухо произнесла я. – Банк вполне надежен. Простите, мне пора идти.

Я поднялась с кресла и направилась к бару, где по моим расчетам должен был находиться Никита. Вслед мне прозвучало заискивающее:

– Лизонька, так вы покажете мне медальон?

– Как-нибудь, – уклончиво ответила я и вежливо попрощалась с назойливым пушкинистом, отчего-то враз ставшим мне неприятным.

Настораживало то, что Вдова никогда не рассказывала мне о нем, хотя называла немало фамилий, заслуживающих внимания именно как пушкинисты. Непонятным был и тот факт, что адвокат, якобы, водивший тесную дружбу с Моравским, по какой-то неясной причине не только не показал ему медальон, но даже не упомянул о его существовании. Обо всем этом стоило подумать. Но после, а сейчас надо найти Никиту и попытаться увести его домой.

Пробираясь через галдящую толпу, я увидела мужа, все еще сидящего у стойки бара. По его раскрасневшемуся лицу нетрудно было догадаться, что выпито уже немало и мне совершенно расхотелось подходить к Никите. Раздумывая над тем, как поступить, я задержалась у стола, где были разложены книги знаменитого автора детективов, на чью презентацию мы собственно и были приглашены.

Взяв одно из изданий, я пролистала его, искоса поглядывая в сторону бара. В этот момент Никиту, видимо, кто-то окликнул. Он оглянулся и из толпы выплыл Егорушка, ведя под руку высокую блондинку с пышным бюстом и круглым, как у мопса, лицом, на котором масляно сияли густо накрашенные глаза-блюдца.

Что-то коротко проговорив, Егорушка подтолкнул свою спутницу и она тут же прилипла всем телом к Никите. Он рассмеялся, чмокнул блондинку в висок, пожал Егорушке руку, сполз с высокого стула и, приобняв девушку за талию, нетвердой походкой направился с ней к выходу, даже не вспомнив о том, с кем пришел сюда менее часа назад.

Борясь с неудержимым желанием ринуться им вслед, я развернулась и пошла в дамскую комнату, едва сдерживая слезы, но путь мне преградил все тот же вездесущий Егорушка.

– Ой-ой-ой, – жалостливо пропел он. – Отчего такой кислый вид? Совсем тебя Моравский заболтал? Бедная, бедная Лизонька.

Пропустив мимо ушей его причитания, я прямо спросила:

– Где Никита?

– Понятия не имею, – Егорушка недоуменно пожал плечами. – Мы поздоровались в начале вечера, и больше я с ним не пересекался. Может, в баре сидит?

– Может и сидит, – прямо глядя в глаза бывшего супруга, жестко произнесла я. – Передай ему, что у меня разболелась голова, и я уехала домой. А Моравскому скажи, что медальона ему не видать. Не видать, как собственных ушей. Понял, сводник?

– Почему ты со мной так разговариваешь? – возмутился Егорушка. – Что на тебя опять накатило?

Не удостоив его ответом и даже не попрощавшись, я вышла на улицу, забралась в свою машину и дала волю слезам.

А где-то через час, вернувшись домой, с удивлением обнаружила в спальне мирно сопевшего на кровати Никиту. Значит, он никуда не поехал с той блондинкой, а просто проводил ее, возможно, по просьбе коварного Егорушки, задумавшего разбить наш союз.

Раздеваясь перед зеркалом, я проказливо показала своему отражению язык и рассмеялась.

«Вот тебе, Егорушка. Ничего-то у тебя не вышло. Блондинка получила отставку, а мой муж спит в собственной постели. Ты проиграл. Мы вместе и всегда будем вместе».

Так думала я, прижимаясь к родному плечу Никиты.

Но меньше чем через месяц на сотовый телефон мужа пришло то самое роковое послание…

Октябрь прошел довольно спокойно. О медальоне никто не вспоминал. Утром я уезжала на работу, а вечерами корпела над книгами, которые удавалось купить у букинистов.

За все это время Никита позвонил лишь единожды, сухо сообщив о том, что готовит документы для развода.

Удивительно, но именно в тот день, пораньше уйдя из издательства, я долго бродила по антикварным магазинам и в одном из них наткнулась на изумительную фарфоровую фигурку медвежонка. Купила ее, не раздумывая, мечтая порадовать мужа. В глубине души все еще теплилась надежда, что все образуется, и мы с Никитой снова будем вместе. Но чуда не случилось…

После телефонного звонка теперь уже почти бывшего мужа, я, даже не заплакав, подошла к книжной полке, куда, как надеялась, временно поставила медвежонка, взяла фигурку и выбросила ее в открытую форточку.

Уж не знаю, что произошло, но, видимо, вместе с медвежонком в форточку улетели и последние капли любви. Осталась только боль, но я вдруг поняла, что смогу жить без Никиты.

Поняла, что я, как и Дантес, окружила мистическим ореолом объект своей любви, абсолютно не соответствующий действительности. Я оживила мертвый образ и поклонялась ему, совершенно забыв о себе и своих интересах. Сколько же лет утрачено безвозвратно!

И как я могла не обратить внимания на гороскоп Никиты? Он же Близнец! А Близнецом был вовсе не Дантес, а Пушкин. Болезненно самолюбивый, хвастливый, с раздутым самомнением и неудержимым желанием всеобщего поклонения.

Невольно вспомнились слова деда Матвея: «Сдается мне, Лизавета, что ты не меньшая темнота, чем пресловутый правнук Александры Фризенгоф. Ну, да Бог тебе судья. Подрастешь, поумнеешь и во всем разберешься».

Подросла, но не поумнела и ни в чем пока не разобралась. Лишь только больше запуталась, как в прошлом, так и в настоящем. А, значит, надо сделать перерыв, отложить в сторону книги, взять отпуск и уехать, куда глаза глядят, благо я никогда не была стеснена в средствах, стараниями покойной Вдовы.

Следующим утром я уже сидела в гостеприимном кресле туристического агентства. А еще через десять дней летела в самолете, следовавшим рейсом Москва-Лондон. Именно в этом городе мы не были вместе с Никитой, что хоть как-то освобождало меня от ненужных воспоминаний.

Устроившись в отеле, я решила побродить по вечернему Лондону. Удобный и просторный «cab» довез меня до площади Piccadilly Circus, где, как я знала из истории, еще в семнадцатом веке продавались великолепные кружевные воротники. Отсюда, в общем-то, и пошло название, как самой площади, так и прилегающей к ней одной из главных улиц города.

Полюбовавшись статуей ангела, я медленно побрела в том направлении, куда указывал его лук и, через несколько минут попала на Shaftesbury Avenue, откуда, свернув направо и поплутав по переулкам, через Gerrard Street, минуя Leicester Square, выбралась на Трафальгарскую площадь к двум фонтанам и памятнику адмирала Нельсона.

Несмотря на проделанный путь, ни усталости, ни удовлетворения я не чувствовала. Величественная красота Лондона осталась за пределами сознания. И виной всему – дурные мысли. Мысли о том, что до этого дня никуда и никогда я не ездила без Никиты.

Вновь взяв «cab», я вернулась в отель, но в номер отчего-то подниматься не стала. Ноги сами собой привели меня в бар, где в полумраке маленького полупустынного зала мое внимание привлек человек воистину поразительной внешности. Его белоснежные, даже можно сказать седые волосы, совершенно не сочетались с угольно-черными глазами под широким разлетом густых не менее темных бровей и смуглостью кожи на чисто выбритом подбородке.