Вожди и заговорщики - Александр Шубин

Несколько раз летом лидерам левых казалось, что ситуация вот — вот переломится. Так, например, в июне Зиновьев срочно вызвал Каменева в Москву: «Случились новые события, на этот раз в нашу пользу. Предстоят серьезные решения»[278].

Письмо 83–х было широко распространено и стимулировало широкую дискуссию: повсеместно проходили полулегальные собрания, через которые проходили тысячи членов партии, а затем и беспартийных, что угрожало основам большевистского режима.

Критика бюрократии левой оппозицией становилась все более радикальной, причем даже на заседаниях партийного суда ЦКК, куда время от времени вызывали оппозиционеров. Осудить их не удавалось. Результаты этих прений были неутешительными для Сталина: «Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК. Допрашивали и обвиняли не члены ЦКК, а Зиновьев и Троцкий»[279]. Троцкий говорил: «Товарищи, не надо смешивать социалистическое отечество с начальством. Мы заявляем: сталинский режим мы будем критиковать до тех пор, пока вы нам механически не закроете рот. До тех пор, пока вы не вгоните нам в рот кляп, мы будем критиковать этот сталинский режим, который подорвет все завоевания Октябрьской революции, а они нам так же дороги, как и вам»[280]. Выводы Троцкого становились более смелыми: «Государственный и хозяйственный аппарат прочно захватывается несменяемой кастой чиновников. Эти чиновники уже противостоят трудящимся массам как новое господствующее сословие, воплощая в своем лице неслыханный рост бюрократических извращений рабочего государства»[281]. Да, государство все еще «рабочее», но реальная власть в руках бюрократического сословия. Отсюда один шаг до понимания того, что и партия, и государство, и власть носят классовый бюрократический характер.

Троцкий, который всегда поддерживал насилие против небольшевистской оппозиции, теперь предупреждал, что бюрократические репрессии со временем распространятся на всех нынешних идеологов партии: «Кто голосует всегда на 100 % с вами, кто вчера по приказу „крыл“ Троцкого, сегодня Зиновьева, завтра будет крыть Бухарина и Рыкова, тот никогда не будет стойким солдатом в трудный час революции»[282]. Он спрашивал своего оппонента Сольца, обвинявшего оппозицию в контрреволюционности и угрожавшего ей репрессиями: «по какой главе Сольц собирается нас расстреливать?» «Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все — старые революционеры». «Я опасаюсь, тов. Сольц, что вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т. е. термидорианской главе». На возражение о том, что Сольц — тоже революционер, Троцкий был готов ответить молниеносно: «Термидорианцы были якобинцами, только поправевшими»[283].

Рассуждая о «термидоре», Троцкий оставался именно якобинцем, то есть революционером, готовым навязывать народу свои авторитарные схемы и воспринимавшим как контрреволюцию любое отклонение от этих схем. Явлениями одного порядка для него являются и выступления против бюрократической диктатуры большевиков в пользу советской демократии, которые он подавлял в Кронштадте в 1921 г., и нынешняя авторитарно — бюрократическая политика Сталина: «Кронштадтская форма „Термидора“ — военное восстание. Но при известных условиях можно более мирно сползти к Термидору. Если кронштадтцы партийные и беспартийные, под лозунгом Советов и во имя Советов спускались к буржуазному режиму, то можно сползти на термидорианские позиции даже со знаменем коммунизма в руках. В этом и состоит дьявольская хитрость истории»[284]. «Дьявольская хитрость истории» и историческая трагедия Троцкого заключалась в том, что «Наполеон», покончивший с «Термидором», придет к власти, взяв на вооружение лозунги Троцкого. Этим «Наполеоном» будет Сталин, который в 1927 г. был оплотом «правой» политики, а в 1929 г. станет «левее»[285] Троцкого.

Аппарат вычищал партийные и государственные органы от оппозиционеров либо перемещал их с места на место, лишая реальной власти. Сторонники большинства вели себя все более агрессивно: «На партийных собраниях то и дело раздаются фашистские речи о необходимости физической расправы с ленинцами. Сталинский аппарат не побеждает идейно оппозицию, а подавляет, ломает, обезличивает, политически разлагает и убивает отдельных лиц»[286], — возмущался Смилга.

Но сломать лидеров оппозиции пока не удавалось. Памятуя неудачный опыт ЦКК, против Троцкого и Зиновьева был выставлен объединенный пленум ЦК и ЦКК, который проходил 29 июля — 9 августа. Троцкий и Зиновьев обвинялись в том, что они распространяют фракционную декларацию 83–х, выступают с антипартийными речами, обвиняют партию в термидорианстве, заявляют, что партийный режим опасней войны. Особую опасность для правящей группы представляло «печатание и распространение фракционной литературы не только среди членов партии, но и беспартийных, организация подпольных фракционных кружков»[287] и организация демонстрации (под этим понимались проводы Смилги на Дальний восток, куда его услал секретариат ЦК).

На этот раз Троцкому просто не давали говорить, постоянно его перебивая. Продираясь через крики цекистов, Троцкий пытался обвинять Сталина и Бухарина в пересмотре ленинизма и диктатуре. На обвинения в том, что выступая против руководства, оппозиция подрывает обороноспособность страны, Троцкий ответил: «Партия должна сохранять контроль над всеми своим органами во время войны, как и во время мира»[288].