Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - Томаш Седлачек

Пифагорейцы были первыми, кто пытался свести весь мир к числам. Позже мы покажем, каким образом этот подход мог бы вдохновить экономистов XX века. Гераклит Эфесский же, в отличие от своих современников, трактовал реальность как нечто непостоянное. Твердость, невозмутимость и мужественность были в его время синонимами совершенства и божественности. Вот из какой глубины, очевидно, простирается стремление экономистов постигнуть постоянно меняющуюся реальность с помощью неизменных принципов. С другой стороны, мир Гераклита парадоксальным образом не разваливается на части благодаря действующим в нем таким же, как в луке и лире [326], противоборствующим силам. Гармония возникает из контрастного, антагонистического и проявляется как движение.

Настоящим антагонистом Гераклиту мог бы стать философ элейской школы Парменид. Этот жрец Аполлона хотя и считал мир, воспринимаемый чувствами, постоянно меняющимся и преходящим, но представлял его нереальным. По его словам, реальны лишь процессы умственные, мысли абстрактные, стабильные и неизменные. С этой точки зрения истина лежит в области идей, то есть теорий. Подверженный постоянным изменениям и несовершенный эмпирический мир (мир явлений) не истинен, не реален — правда заключена в его абстрактном представлении. Чтобы таковое выработать, необходимо в первую очередь воображаемую модель подделать, а для придания ей устойчивости меняющийся мир надо «умертвить».

Парменида, таким образом, можно считать предшественником сократовской и платоновской философии идеальных форм, явно оказавшей большое влияние на экономику (а также на физику и другие научные дисциплины) и давшей основу для создания моделей — стабильных абстрактных конструкций, которые многие считают более объективными, чем сама реальность. Современная наука на самом деле постоянно колеблется между парменидовским и гераклитовским пониманиями мира. С одной стороны, исходя из предположения, что действительность можно реконструировать, наука создает ее модели, чем, в определенном смысле, намекает на ее стабильность. С другой стороны, многие ученые считают рациональные модели «неистинной, нереальной» подпоркой, которая может лишь помочь прогнозам на будущее в постоянно меняющемся динамическом мире.

Ксенофонт. современная экономика за 400 лет до нашей эры

Античная политическая экономия достигает своего расцвета в работах экономиста Ксенофонта, который к тому же был еще и философом, хотя и средним. Вышеуказанный афинянин описал в своих текстах явления, которые современные экономисты с трудом открыли вновь только в XIX веке, то есть более чем через две тысячи лет после его смерти. И это несмотря на то, что «благодаря хорошо представленному в его работе “О доходах” практическому анализу экономических и административных проблем эта книга серьезно изучалась вплоть до XVIII столетия»[327]. Таким образом, глубокие и весьма продвинутые экономические соображения появились еще на заре философии и греко‑европейской культуры. Экономический анализ у Ксенофонта более глубок, чем у Адама Смита.

Большинство своих мыслей о хозяйственной политике Ксенофонт выразил в двух книгах: «Домострой» («Oeconomicus») и «О доходах» («De vectigalibus»). Первая из них посвящена вопросам правильного ведения домашнего хозяйства, вторая представляет собой сборник рекомендаций, как Афинам повысить доходную часть бюджета и вести государство к процветанию. Без большого преувеличения можем сказать, что Ксенофонт первый создал отдельный учебник по микро— и макроэкономике. А Аристотель, кстати, написал книгу «Экономика»[328], в которой он отвечает на работу Гесиода «Труды и дни». Книга Аристотеля, однако, на самом деле просто своего рода трактат о хозяйстве: бóльшая часть его посвящена взаимоотношениям супругов и главным образом роли жены. Местами этот текст вообще производит впечатление сочинения, написанного для женщин: «…Хорошая жена должна править хозяйством в доме»[329], так как традиционно именно там ее место, она должна заботиться о жилище, в то время как супруг, согласно Аристотелю, тяготится спокойной жизнью, но является деятельным в подвижной[330].

Но вернемся к Ксенофонту. В своей книге «О доходах» он призывает афинян к увеличению государственной казны и говорит, как этого можно добиться. Он не считает национализацию или военные кампании эффективными средствами максимизации налоговых поступлений. Но он рекомендует расширить торговую активность Афин, что на тот момент является революционной идеей; к ней вернутся, но гораздо позднее. Ксенофонт призывает к стимулированию экономической активности афинских граждан и прежде всего чужеземцев, в интересах которых предлагает создать «ведомство по охране метеков»[331]. В совокупности со строительством домов для приезжих это не только увеличило бы число предпринимателей в государстве, но и позволило бы добиться их расположения и благодаря всему этому возрастания экономической мощи Афин.

Равным образом мне кажется, что, предоставляя метекам возможность участвовать во всем, в чем их участие было бы полезно, и, в частности, привлекая их службе в коннице, мы смогли бы внушить им большую благожелательность и вместе с тем сделали бы город более сильным и великим… И это сделало бы метеков более благожелательными, и, само собой разумеется, все люди, лишенные отечества, стали бы стремиться поселиться на правах метека в Афинах, а это в свою очередь привело бы к увеличению государственных доходов[332].

Богатство и процветание Ксенофонт рассматривал не в контексте игры с нулевым результатом[333], что тогда было обычным делом, а в достаточно современном смысле общей выгоды от изменений. Бо́льшая торговая активность приносит благо всем афинянам, чужеземцы не богатеют за их счет, а наоборот, обогащают свое окружение. Именно таким образом он рекомендовал поступать для стимулирования заграничной торговли и иностранных инвестиций.

Полезно также награждать первыми местами и приглашать время от времени на гостеприимные обеды тех купцов и судовладельцев, относительно которых будет признано, что они оказывают городу пользу и кораблями, и товарами. Ведь если их будут почитать таким образом, то они не только ради прибыли, но и ради почестей поспешат в Афины, как к своим друзьям[334].