Эпоха рыцарства в истории Англии - Артур Брайант

Чтобы ввести статут в действие, было создано новое местное судопроизводство. В каждом графстве в качестве хранителей или мировых судей, на добровольной неоплачиваемой основе, назначалось определенное число доверенных рыцарей. Это стало дальнейшим развитием системы Плантагенетов по разделению и расширению действий провинциальной власти, прежде сосредоточенной в руках шерифа. Ибо в дни феодального представительства и недостаточных коммуникаций, выяснилось, что слишком большая власть в руках шерифа вела к тому, что он становится несмещаемым и даже наследственным магнатом, готовым так же сопротивляться короне, как и тем, контролировать которых он был поставлен. Со времен Генриха II повелось, что каждый король давал каждое новое поручение короны не шерифам, но другим чиновникам – коронерам графства, судьям ассизов, военным и налоговым комиссарам, рыцарям графства и теперь хранителям, или мировым судьям, каковыми они стали век спустя. Все работало в пределах традиционной единицы местного управления, со всеми связующими их узами соседства и местечковым патриотизмом. Теперь все были подчинены не какому-то там провинциальному сатрапу, игнорировавшему корону из-за личных интересов, но королевским судам и чиновникам в Вестминстере, которые назначали шерифов, и в чьих руках лежала власть сместить их. Король предоставлял им полномочия; условия, при которых они осуществляли их, определялись общим правом, связь между ними и правительством происходила на периодических съездах королевских судей для дознаний, чистки тюрем, и находилась под наблюдением их главного лорда, короля. Взаимодействие центральной власти и местного представительства на основе закона и народно избираемого местного управления – вот ключевой момент английской истории.

Все это было частью процесса, который Эдуард неустанно проводил в жизнь для установления порядка в любой сфере управления и, вместе с ним, правил и институтов, чтобы обеспечить их дальнейшее существование. Сам того не осознавая, он создавал национальную государственность на века. Все, исходящее из его собственной власти и власти его Совета, даже все общество, за исключением вилланов, было сделано ее частью. Современное разделение между исполнительной, законодательной и судебной властью не было знакомо ни ему, ни его подданным; все это стало проявлением его королевской воли и верховенства закона, который он и его судьи вводили в действие и осуществляли. Его канцлер, старшие и младшие клерки канцелярии – главного исполнительного, делопроизводственного и судебного института королевства – заверяли печатью и выпускали его ордонансы и указы, а казначей и казначейство заставляли через шерифов платить пошлины, поборы и налоги. Его судьи заседали в Суде Королевской Скамьи, рассматривая дела короны и преступления против королевского мира, в палате казначейства – собирая долги и штрафы и наказывая тех, кто пренебрег ими, в Суде Общих Тяжб – слушая гражданские иски его подданных. Над ними, когда он желал призвать в него своих магнатов и представителей сословий королевства, находился главный апелляционный суд и собрание для обсуждения национальных дел, сам король и его советники в высшем суде Парламента. И, завершая круг, под руководством его выездных судей, заседавших в судах ассизов и nisi prius, судах по разрешению уголовных дел под названием «чистки темниц», «выслушать и разрешать» и «плети» находились местные суды графства и сотни, в которых его шериф и бейлифы разбирали малозначительные тяжбы о долгах и проступках, и осуществляли общую юрисдикцию над ссорами, скандалами, мелкими преступлениями и нарушениями правопорядка, и коронерские суды, которые расследовали внезапные смерти и выявляли их насильственный характер, а также дела о нахождении кладов. Теперь к ним можно было добавить сессии мировых судей. Рядом с ними, теперь подчиненные общему праву во всех делах, касавшихся «королевского мира» и владения фригольда, находились частные суды и знаки отличия крупных феодальных лордов и деревенские манориальные суды.

За пределами общего права, но все же подчиненные доминирующей власти короля, находились городские суды (суды бургов[168]), которые подчинялись торговому праву. Торговое право появилось для удобства международной торговли, чтобы улаживать споры между купцами различных стран и принимать меры по взысканию с них долгов. Оно действовало везде, где бы ни селились купцы, в бургах и морских портах, на рынках и ярмарках. Его содержание варьируется от страны к стране и даже от города к городу. В Англии существовала тенденция к принятию лондонских обычаев. Со времен Ившема, когда отец сделал Эдуарда наместником Пяти портов и отдал ему под контроль иностранных купцов в Англии, он осознал, что торговля являет собой нечто большее, чем простая дойная корова для взимания пошлин и сборов. По пути домой из крестового похода король посетил крупнейшие мануфактурные центры Тосканы и Ломбардии, где торговые магнаты предстали перед ним в золототканой одежде на лошадях в алых попонах, чьи люди приветствовали его на улицах как императора. Здесь за последние полстолетия итальянский гений совершил ошеломляющие успехи в средствах создания кредита и вместе с ним мануфактурного богатства. Морская торговля с Левантом и Египтом – перевалочными пунктами верблюжьих маршрутов на загадочном Востоке – принесла капиталистам Венеции, Генуи и Пизы богатства, невиданные со времен Римской империи. Население главного производителя тканей, республики Флоренция, составляло 300000 жителей; в Милане и Венеции проживало примерно по 200000 человек, что в четыре раза превышало население Лондона[169]. А в церквах мелких апеннинских городов великие художники создавали для своих патронов картины, возвещавшие о возрождении человеческого духа.

Все это стало для Эдуарда откровением. Чтобы обеспечить деньгами свои проекты, а затем войны с Уэльсом, он взял большие займы у текстильных мануфактур Рикарди и Фрескобальди из Лукки и Флоренции, а взамен, способствуя их закупкам английской шерсти, пожаловал им преимущества для расширения своих доходов, получив кредит, который они смогли ему предложить. В надежде на рост торговли в своем собственном королевстве, он последовательно поддерживал купцов, используя их в качестве банкиров, посредников, сборщиков и откупщиков пошлин и консультируясь с ними в парламентах и ad hoc[170]профессиональных собраниях или colloquia. Считая, что торговля зависит от взаимного доверия и выполнения договора, он пытался заставить уважать договорные обязательства и торговые добродетели честных сделок и предложить тем, кто жил этим, более быстрые средства для осуществления правосудия, нежели медленные и формальные процедуры общего права.

Летом 1283 года, во время заседания парламента в Шрусбери, приговорившего уэльского патриота Давида к смерти, в шропширском поместье своего канцлера Актон Бернелл Эдуард издал статут, дающий торговцам дополнительные средства к доказательству и взысканию долгов. «Ввиду того, – гласит преамбула, – что купцы, продавшие свои товары в долг разным лицам, до настоящего времени терпели большие убытки из-за отсутствия закона, с помощью которого они могли бы быстро вернуть свои деньги в день, назначенный для уплаты этого долга, из-за чего многие купцы воздерживались от приезда в эту страну со своими товарами к ущербу как самих купцов, так и всего королевства, король в своем совете приказал и постановил, что купцы, желающие обеспечить себе получение денег, данных в долг, пусть предлагают своим должникам (при заключении долговой сделки) являться к мэру Лондона, Йорка или Бристоля и в присутствии мэра и клерка, специально назначенного для этой цели королем, официально признать свой долг и срок его уплаты. И это официальное признание пусть будет занесено в свиток рукой этого клерка, которая должна быть всем известна»[171]. Когда срок платежа наступал, предъявлением обязательства должника перед мэром, в чьих списках оно было зарегистрировано, кредитор мог потребовать ареста движимого имущества и арендуемой собственности должника и их распродажи городскими властями. Если же этого было недостаточно для оплаты долга, то должник мог быть арестован и посажен в городскую тюрьму, где его держали на хлебе и воде, пока его друзья не найдут способ спасти его.