Орел и Дракон - Елизавета Дворецкая

Викинги тем временем в недоумении бродили у подножия известкового холма, не понимая, куда делся Хрёрек конунг. Вот только что он был здесь и велел им искать… что? Они ничего не нашли, да и сам он исчез.

– Но я только что видел его вот на этом самом месте! – Торир Верный в недоумении хлопал себя по бедрам, глядя на крутой склон, по которому взобралась бы только упрямая легконогая коза. – Я видел его здесь и слышал его голос. Где он? Конунг! Рери! Где ты?

– Я видел, как он шел к этим кустам, – поддержал его Эгиль. – Клянусь кривым троллем! Он подошел к обрыву и исчез.

– Тут еще Улле с братом толкался, – добавил Асвальд Лосось. – Эти-то куда подевались?

– Сдается мне, что это нехорошее место, – мрачно сказал Грим Соленая Борода, коренастый немолодой мужчина с вечно угрюмым взглядом маленьких медвежьих глазок. – Колдовское. Люди здесь пропадают. Сначала эти местные пропали, теперь и наши стали пропадать.

– Как это – пропали? Конунг пропал? Тролли его унесли, что ли?

– Да уж наверное не сам он растворился в воздухе! Тролли и унесли! Что рот разинул, Финн, не слышал, как тролли людей уносят? У нас на хуторе был случай прошлой весной…

– Да помолчи ты, Грим, с твоим хутором, – оборвал его рассерженный и растерянный Торир. – Все мы слышали, как тролли едят людей «на одном хуторе, один человек рассказывал»! А что твой зять пропал, так просто бедняге Арне досмерти надоели вы все, и плакса Гудрид, и твоя старуха, и ты сам! Я бы от вас тоже сбежал с первым кораблем! Тут загадки особой нет. Меня вот волнует, куда наш Рери исчез здесь и сейчас! Вот на этом самом месте!

– Все сюда! – заорал во весь голос Эгиль. – Все ко мне! Надо посмотреть, не пропал ли еще кто-нибудь.

Постепенно все викинги собрались у обрыва. Все оказались на месте, за исключением Хрёрека конунга и двух братьев, Ульва и Хравна. Странное пустынное место, загадочное исчезновение людей всех наполнили жутью, и викинги, не робеющие в морских и сухопутных сражениях, невольно жались друг к другу, как дети в лесу, нервно озираясь и вздрагивая при виде каждой колышущейся ветки. Молва о «заколдованном месте» и троллях, что похищают людей среди бела дня, уже разнеслась по дружине, и каждый сжимал свой амулет, вспоминая подходящие охранные заклятья.

– Надо искать его! – настаивал Торир. Старик не имел опыта борьбы с колдовством, но Рери вырос у него на руках, он привык к ответственности за осиротевшего так рано конунгова сына и не мог просто уйти, оставив его… неизвестно где и на каком свете. – Эгиль! Асвальд! Опомнитесь! Мы не сидим на йольском пиру и не слушаем «лживую сагу»! Наш конунг на самом деле пропал у нас на глазах! Мы должны его найти! Может, он провалился в какую-нибудь расщелину, ударился головой, сломал себе что-нибудь, сохрани Фригг! Надо искать!

– То-то и оно, что пропал у нас на глазах! – мрачно бурчал обиженный Грим. – Это нечистое место! Ты как хочешь, а я к троллям в пасть не полезу! Может, мы кому-нибудь и надоели, но я сам себе еще не надоел!

– Да какие тролли? Ты видел хоть одного?

– Как увидишь, поздно будет.

– Тише! – вдруг крикнул Бергмар Кузнец. – Слышите? Или мне мерещится?

– Что?

Но все уже и сами услышали. Откуда-то со стороны холма доносился еле слышный звук свирели или другой пастушьей дудочки – мягкий, протяжный, напевный. Он то сливался с шумом ветра, то появлялся вновь, выводя какую-то тягучую мелодию. И хотя естественным было бы пойти и посмотреть, что за пастух там играет и что за скот пасет, от этих простых звуков ощущение жути сделалось нестерпимым. От этой свирели в пустынном загадочном месте не веяло, а прямо-таки несло колдовством. Она завораживала, манила куда-то, и казалось, что сейчас гора раскроется, чтобы поглотить пришельцев и никогда не выпустить назад…

Финн первым сделал шаг назад, за ним поспешно метнулся Грим Соленая Борода. Захваченные единым порывов недоумения, растерянности и страха, викинги пустились прочь, все ускоряя шаг, и в конце концов побежали. Последним шел Торир. Поначалу он еще пытался остановить товарищей, оглядывался на загадочную гору, но не мог противостоять общему порыву и тому потустороннему ужасу, который захватывал и его. Не ночью, а ясным днем эти звуки, эти загадки известкового холма казались еще более пугающими – как будто таинственная сила, похищающая людей, так могущественна и уверена в себе, что даже не должна таиться во мраке ночи. Эта сила уже мерещилась в каждой ветке, в каждой травинке под ногами, сам воздух этого места источал губительный яд, и норманны бежали прочь, на всякий случай стараясь вдыхать пореже и торопясь уйти как можно дальше.

Остановить людей Торир смог только в соседней долине, уже в виду покинутой деревни, с которой все началось. Но вернуть их назад его влияния не хватило. Не соглашаясь даже подождать Орма с его отрядом, люди рвались назад к Амьену, к своим, к Харальду конунгу и прочим вождям.

– Здесь такое место, что нам тремя десятками делать нечего! – отвечал Ториру Грим, и остальные молчанием выражали свое согласие. – Пусть Харальд конунг решает, что делать. А мы люди простые, мы с тролями и колдовством бороться не можем, пропадем только ни за селедочный хвост!

– И что с ними теперь делать?

Бертальда не сразу ответила, разглядывая добычу. Трое норманнов, попавших в руки, своим видом не оправдывали жуткой и грозной славы. Ничего особо жестокого или кровожадного не было в трех молодых парнях, которые теперь лежали перед ней на каменном полу Сторожевой пещеры, связанные и оглушенные. Двое одеты победнее, с простецкими лицами – деревенские парни, такие же, каких полно в самой деревне Наур. Один побогаче, с дорогим мечом у пояса – явно знатного рода. Именно это и внушало Бертальде некоторые надежды, из-за которых она велела только оглушить и связать пленников, но по возможности не причинять им вреда.

– Убить, вот что с ними надо сделать! – заявила тетка Вальтруда, уперев руки в бока с таким же решительным видом, с каким спорила на базаре в торговые дни. И судя по мрачному выражению ее коричневого морщинистого лица, дайте ей нож, и она сама зарежет трех человек, будто цыплят для воскресного обеда.

Впрочем, ее жестокость Бертальду не удивляла. У тетки Вальтруды было четверо детей, но двое из них – старший сын и единственная дочь, Эфрази, – пропали во время предпоследнего норманнского набега пять лет назад. Никто даже не знал, что с ними стало – то ли погибли и сгорели под развалинами домов в Пуассонвиле, куда их в недобрый час понесло навестить родню, то ли увезены в рабство, то ли с потоком беженцев забрались так далеко, что теперь не могут и подать весть о себе.

– Не торопись лишать жизни тех, кому не ты ее дала, тетушка Вальтруда, Господь тебя не поймет, – мягко, но решительно осадил ее отец Мартин, священник наурской церкви Сент-Фелисьен.

– Да разве это люди? – с презрением продолжала старуха. – Это язычники, это звери, исчадия адовы! Разве не для того они сюда пришли, чтобы убить всех нас?

– Господь послал нам надежное убежище, чтобы уберечь наши жизни, но не для того, чтобы мы лишали жизни других. Иди, тетушка Вальтруда, а то твоя кухонная очередь пройдет.