Наследство убитого мужа - Кирилл Казанцев

Пошла немая сцена – на фоне стонов Петренко и бородача. Блондинка застыла в неловкой позе, лицо ее перекосилось, постукивали зубы. В складках кожи, которые при ближайшем рассмотрении оказались отнюдь не первой молодости, болтался шприц. Она зачарованно таращилась на меня.

– Ты знаешь, что там внутри? – выразительно проговорила я. – Все, сучка, ты покойница.

– Да ладно, не пугай девушку, – усмехнулась Шура. – Глюкоза там.

– Глюкоза, – согласилась я, – боевая отравляющая глюкоза.

Насколько я заметила, в шприце не было никакой жидкости. Как тут оказался раритет, я даже не задумывалась. Блондинка выбралась из шока, выдернула шприц и занесла его над головой, как кинжал. Мы просто смели ее с Шурой, бросившись одновременно! Стенку эта девица, конечно, не пробила, но свою дозу электричества от щедрой Шуры получила. Она споткнулась, колотясь в падучей, обрушилась на кровать, где лежал седоволосый заморыш, и, едва не сломав ему вторую ногу, треснулась лбом о стальную дужку, временно прекратив свое существование. Сосед мычал, выражая глубокую озабоченность ситуацией, и ощупывал свои конечности.

– Что вы творите? Что же теперь будет? – бормотал он анемичным голоском.

– Все в порядке будет, сэр, – вздохнула я, – следите за рекламой.

– Дела… – протянула Шура, озирая беспорядок в палате. – Да у вас тут как в Южном Бутово… А кто знает, их было только четверо?

– А нам откуда знать? – пробормотала я. – Это ты обещала стоять на стреме и анализировать поступающую информацию.

– Ну, не уследила, – сделала виноватое лицо Шура. – Нет, серьезно, Женька. Ты пошла в палату, а я решила на минутку сбегать к Илюше – он здесь сегодня ночует… Ну, ты же помнишь, я кое-что ему обещала в обмен на оказанную медицинскую услугу. Я ведь женщина слова, вот и подумала: зачем потом второй раз приезжать в эту глушь, сразу все дела и сделаю. И, знаешь, в общем-то, успела…

– Ты неисправима, – вздохнула я. – Блудница ты наша великая…

Суматоха, вызванная побоищем в лечебном учреждении, еще не началась. Царила хрупкая испуганная тишина. Я доковыляла до Антона, который стоял, опираясь на подоконник, обняла его, стараясь не задеть больное плечо. Он тяжело дышал, морщась при каждом вдохе. Снова багровела повязка – хотя и не с критической скоростью. Но все равно нагрузка для человека, несколько часов назад получившего пулю, была неимоверной.

– Ты как? – спросила я.

– Да я-то в порядке, – пробормотал Антон, – а вот он…

Офицер полиции по фамилии Колодяжный все еще висел, зацепившись за подоконник. Пальцы посинели от напряжения, кости прорывали кожу. Он безуспешно пытался подтянуться, но явно не был атлетом. Физиономия блестела от пота. Закусив губу, он помалкивал – любое слово, даже самое уместное, отняло бы остаток сил, только с ненавистью смотрел на Антона.

– Ты позволишь ему уйти? – равнодушно пробормотала я, перегнувшись через карниз. Высота второго этажа была приличная. Не жилая пятиэтажка, где потолки упираются в голову. Но вероятность летального исхода при падении с такой высоты была небольшой. Под зданием произрастал кустарник, тянулась узкая бетонная отмостка.

– Он мне уже надоел, – вздохнул Антон, – пусть уходит, – и ударил кулаком по скрюченным пальцам. Они разжались, последовал утробный вой, завершившийся падением. Антон посмотрел на плод проделанной работы и удовлетворенно крякнул: – Жить будет. Сломаны обе ноги, переломы ребер, ушиб головного мозга, возможно, повреждена шейка бедра… Хотя какая после этого жизнь?

Меня мутило от всех этих передряг, туманная дымка стелилась перед глазами. Уик-энд выдался насыщенным и противоречивым. Мы снова суетились, куда-то бежали. Орала тетечка в медицинской униформе – оказалось, что она и есть дежурный врач, которая мирно спала у себя в кабинете. При появлении этой особы Шура засмущалась, стала натягивать на глаза марлевую повязку. «Хочу остаться инкогнито», – озвучила она свое естественное, но едва ли выполнимое желание. Очередной отряд полиции полностью полег под натиском «превосходящих» сил преступников. Пытался приподняться приходящий в себя бородач, но Антон перед уходом не поленился опуститься на колени, примерить удар и сокрушить стальным кулаком податливую челюсть. В вязком тумане под истеричные вопли дежурной врачихи мы бежали по коридору, придерживая Антона, гремели по лестнице черного хода. На машину Шуры в наше отсутствие никто не покусился. Уже светало. Мы выезжали со двора в тот момент, когда улица административного центра огласилась воплями сирен. Целая стая характерно окрашенных авто сгрудилась у центрального входа в лечебницу. Какое счастье, что никто не поехал на задний двор! Люди с кокардами и полномочиями гремели по ступеням, а Шура погасила фары, выехала на дорогу и приткнулась к обочине. Постояла, помолилась и плавно продолжила движение. В пять утра мы вырвались из проклятого райцентра, и она сразу же свернула на проселочную дорогу. Битых полчаса мы тряслись берегом заросшей тальником речушки, прежде чем снова взобрались на асфальт. Меньше всего меня волновало, куда она едет. Я мечтала лишь об одном – быстрее бы мы уж куда-нибудь приехали…

Что-то подсказывало, что на работу в понедельник я не выйду. В этом не было ничего страшного – с моей-то работой… Такое ощущение, что мы три раза за эту ночь объехали наш безбожно растянутый мегаполис, трижды форсировали водную преграду – одну из великих сибирских рек с названием кратким, как популярный матерок. Бесконечные потоки машин формировали глухие пробки на въездах в город, когда мы съехали с шоссе и покатили к синеющему вдали сосняку. Мелькали коттеджные поселки, красивые озера, окольцованные мохнатыми шапками камышей. Местечко, где мы высадились, находилось в стороне от людских глаз. До ближайшего поселка для «особо успешных» здесь было метров шестьсот через косогор. Окрестности живописного озера окружал строевой сосняк. В этой местности находился лишь один участок – обнесенный забором и густыми шеренгами акаций. Двухэтажный бревенчатый дом не походил на роскошную виллу, но для «среднего класса», к которому я себя с оговорками причисляла, был вполне приемлем. «Что это?» – спросила я, едва ворочая языком на плече у спящего Антона.

– Назовем это бунгало, – приукрасила Шура, язык которой тоже едва ворочался, – Дом принадлежал досадно погибшему в автокатастрофе мужу одной моей зашифрованной подруги. Со мной этот дом не свяжут, и вас здесь искать не будут, если сами, конечно, не нарветесь. Никаких звонков отсюда, а то вас быстро вычислят. Телефон мента припрячь подальше, видеозапись перенесешь на компьютер. Я привезу вам телефон с безопасной симкой, по нему и звоните в любую точку земного шара. Поживете здесь пока – будем считать, что вы родственники моей зашифрованной подруги. Я ее предупрежу. Ключ под стрехой. Поздравляю, Евгения Витальевна, теперь ты в розыске. И я, блин, попутно с тобой…

Шура не преувеличивала – имелось немало очевидцев, разглядевших ее физиономию в больнице, включая «павших» ментов. Но масштаб ею содеянного не шел ни в какое сравнение с масштабом содеянного нами. Весь день она провела в «бунгало», в котором имелась неплохая обстановка, электричество и даже сравнительно теплая вода, для подогрева которой использовался громыхающий электрический агрегат. Антон неважно себя чувствовал – весь день пролежал в полузабытьи, кусая губы и требуя воды. Я сидела рядом с ним – в просторной спальне второго этажа с видом на сосны и кусочек озера. Рана не гноилась – хотелось верить, что рецидива не будет и все неприятное осталось позади. Под вечер он уснул, а мы с Шурой обнаружили в баре бутылку «состарившейся» водки, засохшие хлебцы из ржаной муки и от души наклюкались.