Золотая кровь - Михаил Ежов

и запил всё это чёрным кофе. Надев мундир, придирчиво рассмотрел себя в зеркало: этот прикид мне нравился однозначно больше, чем вчерашний. Заперев квартиру, спустился в паркинг и завёл мотоцикл. На часах была половина восьмого. Я надеялся, что не опоздаю.

Ассамблея находится на берегу Москва-реки. Это высотное здание в монументальном стиле, напоминающее архитектурных монстров тоталитарных режимов середины двадцатого века: квадратные колонны, много розового мрамора и серого гранита. Оно вытянуто и устремлено к затянутым тучами небесам и одновременно распластано по земле, словно амёба, присосавшаяся к асфальту. Вокруг Ассамблеи устроена площадь-парковка, на которой я сразу заметил дюжину автомобилей членов комиссии. Возле них болтали водители и охранники.

Я остановил мотоцикл на свободном месте неподалёку от машины командора Ветрова. Заметил также служебные автомобили Милы и Эдика, куда более скромные, выданные корпусом. У меня тоже есть такой, но я предпочитаю байк.

Пристегнув шлем к рулю, я подошёл к высоким стеклянным дверям, кивнул паре знакомых полицейских, машинально оправил китель и увидел стоявших около урны Эдика и Милу. Он ел картошку фри из бумажного пакета, а она пила колу, с кислой физиономией поглядывая по сторонам. Заметив меня, они замахали руками, хоть я и так направился к ним.

— Где командор? — спросил я.

До начала заседания оставалось минут десять, а мне не хотелось появляться в конференц-зале заранее.

— Уже наверху, — ответила Мила.

Она была в своём обычном виде, только надела китель. Это не придало ей официальности ни на грош, но она наверняка чувствовала себя, как на параде.

— Дал нам пять минут, — добавил Эдик, набивая рот картошкой.

— Не успел позавтракать, что ли? — спросил я, глядя на это варварство.

— Почему? — удивился он. — Я всегда так по утрам ем. Кстати, вчера по телику в новостях показывали видеозапись. Какой-то студент снял НЛО в сорока километрах от Москвы. Оно висело над закрытой зоной номер 37. Серебристое такое блюдце, — Эдик попытался изобразить что-то руками, но ему мешал пакет с картошкой. — А сверху — полусфера, и в ней…

— Хватит! — прервала его Мила. — Сколько можно смотреть всякую чушь⁈ У тебя уже крыша поехала, по-моему.

— Это не чушь! — возмущённо запротестовал Эдик. — Существуют объективные доказательства…

— Смотри, — Мила показала глазами мне за спину.

Обернувшись, я увидел майора Реншина в сопровождении адъютанта и двух охранников. Он прошёл мимо, сдержанно кивнув нам троим. Эдик выбросил бумажный пакет, отряхнул руки (чище они от этого не стали, ясное дело) и объявил, что готов.

Мы вошли в здание Ассамблеи.

В фойе сновали военные в парадной форме, штатские и несколько священников. Повсюду виднелись камеры наблюдения. Пол представлял собой огромную мозаику, изображавшую карту мира, на которой были отмечены все автономии. Московский округ был представлен в виде маленького солнца. Османский Конгломерат разбит на составляющие — Турцию, Армению, Болгарию, Грецию и Объединённую Балканию, которая на деле представляла собой три маленьких, полуразрушенных города-округа. Для этого мозаику после войны пришлось переделать.

Мы шли, глядя по сторонам. В фойе четыре фонтана, бронзовые скульптуры являются точными копиями всемирно известных работ, хотя мне знаком только Самсон, разрывающий пасть льву. Мы поднялись на лифте на двадцать третий этаж и по ковровой дорожке пошли к конференц-залу. Тут пахло морской свежестью: её распыляют автоматические аэрозоли, установленные под потолком. Двери открылись сами, и мы оказались в огромном помещении — амфитеатре. В центре было расположено место председателя, вокруг него — шесть старых дубовых кресел, в которых уже сидели Мафусаилы. Древние старцы напоминали высохшие мумии, что неудивительно, учитывая, что им по девятьсот шестьдесят восемь лет. Этот год должен стать для них последним: в следующем Мафусаилов заменят кибернетические двойники. Закон о том, что власть переходит к ним, утвердят с недели на неделю. И тогда нами станут править машины. Так что у меня есть возможность чуть ли не в последний раз увидеть живых Мафусаилов. Потом они станут легендой.

Мы с Эдиком и Милой прошли к отведённым нам местам в третьем ряду. Я увидел командора Ветрова, майора Реншина и ещё десяток знакомых лиц. Все ждали начала заседания. Из высокой арки появился председатель, тучный господин в светло-сером мундире с жёлтыми нашивками. У него была густая чёрная шевелюра, гладко выбритое лицо и большой, с горбинкой, нос. Звали его Арсений Горобов, и он занимал свою должность вот уже двенадцать лет.

Минут через пять все, наконец, расселись, и председатель объявил заседание открытым. Он встал и, откашлявшись, принялся излагать суть вопроса. Горобов говорил о том, что в последнее время в Московском округе выросло число инцидентов, связанных с Одержимостью. За его спиной появлялись красноречивые голограммы графиков и диаграмм. Затем замелькали фотографии с мест преступлений — это случаи, когда Одержимые совершали убийства. Центральное место в презентации занимает, конечно, массовая резня в музее искусств, где шесть смотрителей задушили чуть меньше тридцати человек прежде, чем Экзорцисты разделались с ними.

— Нам удалось, наконец, выявить и исследовать Проклятье, ставшее причиной всех — я подчёркиваю: ВСЕХ! — этих инцидентов, — проговорил Горобов, и в зале воцарилась полная тишина. — Это крайне опасное Проклятье, которое не просто заставляет Одержимого убивать. Хуже всего то, что оно каким-то образом предаётся подобно вирусу. Мы пока не знаем, как происходит «заражение». Более того, не известно, каким образом выявлять Проклятье до того, как Одержимость станет очевидной. Это очень сложное Проклятье, над котором явно трудились довольно долго. Наши специалисты сейчас пытаются найти способ его обезвреживать, но прогнозы не самые обнадёживающие, — Горобов откашлялся. — Теперь перейдём к дознанию. Слово предоставляется начальнику корпуса Экзорцистов командору Ветрову. Что вы можете сообщить комиссии на основе собранных данных? В первую очередь нас интересует, разумеется, каким образом может происходить заражение.

Председатель сел, зато встал мой начальник. В руках он держал несколько листков. Он обратился с приветствием к собравшимся, а затем сразу перешёл к делу:

— Уважаемые коллеги, люди, ставшие жертвами одержимости, не имели непосредственных связей. У них не было ничего общего. К сожалению, Проклятье, о котором идёт речь, подобно бомбе замедленного действия. Оно не проявляется сразу, а вначале уничтожает все следы, по которым можно было бы определить, как оно оказалось наложено. И лишь затем оно поражает жертву. Причём для него нет разницы, кого заражать: человека, киборга или искусственный интеллект, — Ветров обвёл взглядом присутствующих, чтобы убедиться, что все поняли серьёзность сказанного. — Не только люди, но и ни одна из наших систем не может быть в безопасности, даже самая защищённая. В свете предстоящих… изменений, это вопрос, который требует самой тщательной проработки.

Ветров ещё долго разглагольствовал в том же роде, всячески намекая на то, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Проклятье попало в наших будущих правителей, Мафусаилов. Хотя, надо отдать ему должное, он умудрился ни разу не заявить об этом прямо.

После него слово брали по очереди другие мастодонты политики и высоких технологий. Меня клонило от их болтовни в сон, но я боролся, хотя ничто, по большому счёту, не мешало мне закрыть глаза и вздремнуть.

Мафусаилы слушали молча, словно всё это их не касалось. Хотя на самом деле именно их судьба находилась сегодня в центре внимания собравшихся. По большому счёту, это собрание в Ассамблее было спектаклем для правящих старцев. Они должны были понять, что с записью их мозгов на СНК-носители и передачей власти искусственным разумам могут возникнуть непредвиденные проблемы. Например, их может захватить Проклятье.

Примерно через час нас начали вызывать для дачи показаний комиссии. Я вышел двенадцатым — передо мной опрашивали ребят, которым тоже приходилось упокаивать Проклятых. Я подробно рассказал, как завалил киборга в госпитале, ответил на уточняющие вопросы, и меня отпустили с миром. Однако я был вынужден торчать здесь ещё полтора часа, пока члены комиссии, наконец, не отправились на совещание. Для этого мы, простые смертные, им уже не требовались.

Выйдя из Ассамблеи, я с наслаждением вдохнул свежий воздух. После всех этих дебатов он казался особенно бодрящим. Взглянув на часы, я увидел, что успею перед встречей с Хропотовым поужинать и заехать домой переодеться. Я решил навестить маленький ресторанчик, где любят собираться представители