Привязанность - Изабель Фонсека

— Нет, мама, спасибо. Мы с Викрамом не едим сладкого.

На этом, к облегчению Джин, разговор и окончился. Они собирались пойти в кино — на романтическую комедию, конечно, раз уж без Марка на хвосте — но вместо этого после обеда устроились в гостиной, вновь наполнив бокалы вином. Пока Джин закрывала ставни, Виктория просматривала телепрограмму.

— Класс, — сказала она, потянувшись за пультом. — «Когда мужчина любит женщину». Это где Мэг Райан изображает пьяницу. Только что начался.

— О, здорово. Я его ни разу не видела. А мужчина кто, Деннис Куэйд? — Джин, подсунув под себя ноги и взяв на колени Элизабет, умостилась на большой и мягкой голубой софе. Которая, заметила она, стала на целых полтона грязнее. — Знаешь, он и в самом деле ее муж. Или был им.

Вероятно, завел интрижку с другой актрисой, помоложе и пофигуристей, подумала Джин. А потом Мэг исправила себе форму губ, как будто это могло помочь.

— Неудивительно, что она стала пьяницей, — предположила Вик.

— На самом деле она вовсе не алкоголичка. А вот Деннис Куэйд, по-моему, дрянцо. Эта его улыбочка. Конечно, в нем ведь всего три фута роста. Все они карлики. Непонятно, почему они разбежались. Она такая волнующая — привлекательная, как нераспустившийся бутон.

— Не в этом фильме. А в так называемой «смелой роли», когда их выдвинули на Оскара.

— Нет, смелым был тот оргазм в «Когда Гарри встретил Салли».

— Может, смелым, а может, и отчаянным. Надо же, Оскар! Кстати, мама, я знаю, что на самом деле она не алкоголичка. Энди Гарсиа, говорится здесь.

— У! Даже лучше, — сказала Джин, счастливая, но почти уже готовая отправиться спать. — Викрам немного похож на Энди Гарсиа, никто еще такого не говорил? Эй, папа никогда не перезвонит.

— Слишком занят, осушая все сладкое вино? — предположила Вик, делая очередной глоток.

Джин, по всей видимости, заснула, потому что фильм почти закончился, когда она услышала голос Вик:

— Вот бы Мэг выпала из этого фургона! Ей гораздо больше идет, когда она пьяная.

Из кухни донесся звонок.

— Где телефон? — спросила Джин, раздраженная тем, что его больше не было на угловом столике, а Вик даже как бы и не слышала звонка.

— Разбился.

Как это в духе гораздо более юной Вик, думала Джин, спеша к кухонному телефону: «Он разбился», «Он упал» — и никогда «Я его уронила».

— Алло! — сказала Джин, напрягая слух. Это был Марк. — Похоже, ты звонишь из ночного клуба — где ты?

На протяжении всего разговора она пыталась отмахнуться от образов Джиованы, лицом вниз лежащей у него на коленях в затененной глубине какого-нибудь клуба, Марка, поглаживающего ее по волосам, звоня домой, и ее головы, похожей на шелковистого маленького спаниеля. Повесив трубку, Джин потрепала Элизабет, которая с мурлыканьем терлась о ее лодыжки. Потом вытянула из холодильника бутылку воды и направилась к лестнице.

— Спокойной ночи, милая, — крикнула она, достигнув уровня гостиной и продолжая подниматься. — Иду ложиться — уже с ног валюсь. — И тут же зевнула.

— Спокойной ночи, мама. Разбуди меня, ладно? Нам надо успеть к поезду в час сорок пять.

— Хорошо. — Она приостановилась, улыбаясь мысли о том, что Вик надо расталкивать ради послеполуденного отъезда, а потом вдруг заметила в голубом свете, пляшущем по лицу дочери в причудливых геометрических фигурах, что та плачет. — Господи, — сказала она, — да что там с тобой?

— Такая грусть, — сказала Вик, теперь смеющаяся и такая красивая со своими большими карими глазами, сияющими от слез. — Она не вываливается из фургона. Я так этого хочу, а она — никак. Это трагедия, мама. Крепкого тебе сна.

Из электрической кофеварки, пофыркивая, капал кофе, а Джин вновь и вновь прокручивала запись своего разговора с Марком — прислушиваясь, как сама вынуждена была себе признаться, к фоновым шумам, которые не были бы германскими, — как вдруг зазвонил телефон. Нажав на автоответчике кнопку «стоп», она вынула стеклянный сосуд из его камеры, чтобы налить себе чашку кофе, а черный ручеек тем временем продолжал литься. Теперь Джин оказалась между звонящим телефоном и горячим кофе, растекающимся по столу. Она набросила на эту лужицу наскоро выжатую губку как раз в тот момент, когда снова включился автоответчик.

— Алло, миссис Хаббард. Это ваш эскорт на вечер. Последний показ «Покрова росы» — и, обратите внимание, он идет как раз три часа — начинается в семь. Надеюсь, вы не сочтете меня полным дерьмом, если мы встретимся прямо там, потому что мне сейчас надо ехать в Суссекс, на целый день. Доброго ленча!

Она слушала, обхватив себя обеими руками за горло, как будто ощупывала распухшие гланды, и сморщилась от его «линча» и «Суссикса». Дэн продолжал.

— Что это вы говорили о том, что о человеке можно судить по ленчам, которыми он пренебрег? Что ж, по этой причине мы не будем пренебрегать ни фильмом, ни ужином, который за мной, если мы останемся в живых, чтобы его съесть. Значит, встречаемся там, у кассы, в шесть сорок пять. Я заказал билеты на ваше имя. Пока.

Аппарат клацнул.

Она стояла в своем халате и шлепанцах Майи Гарфилд, глядя на телефон и по-прежнему держась за шею, как будто только руки могли удержать ее голову от падения, — ужас Джин был слишком велик, чтобы взять чашку и сделать глоток кофе, остатки которого изгадили весь стол. И этот ужас стал еще сильнее, когда она осознала, что Дэн не сообщил ей номер своего сотового. Она быстро набрала 1471, где ей сообщили, что номер засекречен. Она позвонит ему домой — подумать только, что подумает Вик, если в конце концов так и не поедет на свою вечеринку. Его номер должен быть среди тех, которыми два десятка лет разными почерками и разными ручками испещрялась стена возле кухонного телефона. «Вот он», — выдохнула она, когда нашла его, Дэн Мэннинг — Д, то есть домашний. Она так сильно тыкала пальцем в кнопки, как будто все вокруг было задымлено и она вызывала пожарную команду.

— Это Дэн.

— Дэн! Это Джин! — пронзительно крикнула она.

Но он продолжал говорить.

— В настоящее время меня здесь нет…

Изжеванным стержнем, единственной пишущей принадлежностью, попавшейся ей на глаза, Джин нацарапала номер на боковой стороне коробки с хлопьями. Только когда она закончила, а он умолк, до нее дошло, что это был номер офиса. А как же Д? Двойник?

— Черт, — сказала она. — Черт, черт, черт.

— И тебе доброго утра, — сказала, позевывая, Виктория, входя и останавливаясь перед холодильником. Она воздела обе руки, подрагивая ими так, словно держала невидимые гири. Она перекатилась на внешние стороны стоп. В кои-то веки Джин было совсем не до того, чтобы обеспокоиться неправильным подъемом дочери. Из-за глубокого зевка просторная футболка Вик задралась и облегала ее узкие покатые бедра, в полной мере демонстрируя ее трусики. Боже, какая же она высокая, подумала Джин. И, Господи меня прости, она носит тонг[56].