Вот пуля пролетела - Василий Павлович Щепетнёв

домчит быстро. И не с пустыми руками, а с деньгами, для Симбирска — деньгами немалыми. Порадует семейство.

Когда мы пили кофий, принесли вечернюю почту. И опять три простых конверта, по одному каждому: мне, Давыдову и Перовскому.

Новая эпиграмма? Так быстро? А что, почта ходит исправно.

Я вскрыл свой конверт.

На хорошей бумаге было написано:

«Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютером великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

— А что у вас?

И Давыдов, и Перовский показали свои листки.

То же самое.

— Какая-то ерунда, — сказал Перовский.

— И зачем это посылать нам? — сказал Давыдов.

— И кто ещё, кроме нас, получил подобное письмо? — сказал я.

Потом сравнил все три листка.

Писано одной рукой, это первое. Писано по-французски, подражая печатному шрифту: каждая буковка отдельно, вне связи с другими, это второе. Писано в разное время, или, по крайней мере, разными перьями — это третье.

— И какие выводы из этого следуют? — спросил Перовский.

— Выводы делать рано.

— В огонь, — сказал Денис, и вознамерился бросить письма в камин.

— Погоди, погоди. В огонь бросить эти анонимки мы всегда успеем.

— Это не анонимки. Формально это не анонимки, — уточнил Перовский. — Все подписаны — граф Борх.

— И все подписи разные, что свидетельствует о фальшивке, — я вернул письма в конверты. А, конверты! На всех штемпель — «4 ноября, день». Так и есть, отправили днем, пришло вечером. Хорошо работает почта.

— Я думаю, самое лучшее, что можно сделать сейчас, это никому не говорить об этих письмах. Не только Пушкину, это само собою. Никому. Пусть поганец, пославший письма, пребывает в недоумении, — сказал Перовский.

— Согласен, — сказал я.

— Хорошо бы этого поганца высечь на конюшне, — мечтательно проговорил Денис.

И мы разошлись.

В кабинете я посмотрел корреспонденцию внимательнее. Зафиксировал отпечатки пальцев. Свои, Давыдова и Перовского, отмёл. Остались неопознанные. База данных крохотная: в двадцатом и двадцать первом веках известные рукописи были исследованы со всею тщательностью. Иногда пишущий оставлял отпечатки. Писали-то чернилами, и пальцы поневоле пачкались. И потому есть в базе и Пушкин, и Лермонтов, и кое-кто ещё. Но мало, мало. Во всяком случае, совпадений не найдено.

Ладно, продолжим поиски.

Похоже, подметные письма готовились заранее, за три, за четыре дня до рассылки, о чём говорит состояние чернил. Чернила специфическим образом меняют бумагу, да и в процессе высыхания претерпевают определенные метаморфозы. Что написаны по-французски — это ни о чём не говорит, однообразный текст мог перекопировать любой школяр. За двадцать рублей, обещанных неведомым поляком. Или не поляком. Граф Борх — несомненный поляк. Их много, поляков. Тот же Булгарин. Или ожидающие наследства в своем замке Алексей Мануйла и его жена, графиня Гольшанская вкупе с доктором Сигизмундом. Да что далеко ходить, графы Виельгорские тоже поляки. У меня тоже есть толика польской крови, потому я такой красивый и уродился. Но этих писем не писал.

Не рано ли я помирился с Пушкиным?

Вовремя!

Человеческая натура устроена так, что несчастью ближнего он радуется зачастую больше, нежели счастью своему. И нет для него горше беды, если ближний счастлив, или хотя бы не несчастлив. Тут же и норовит либо собаку ему отравить, либо ночью пилою хлев порушить, либо донос настрочить, что де такой-то подделывает денежные бумажки, не хочет воевать Турцию и вообще вольнодумствует. Ну, или сплетню пустить насчет чужой жены. Если анонимно — то совершенно безопасно. Человека с пилой можно поймать и поколотить, доносителя обвинить в клевете, а что сделаешь с анонимом?

Вот и пишут злоехидно.

Ищи зайца в поле, а рыбу в море, говорит мудрость народа. Как найти автора анонимки?

Текст, в общем-то, известный, это из «Письмовника шалопая», вышедший ещё в прошлом, восемнадцатом веке в Лондоне. Его быстренько перевели на основные европейские языки, и он пользуется определенным спросом: зачем трудиться и придумывать, когда есть готовый образец? Кто-то привез французское издание, переписал, подставив актуальные имена, и послал нам. И, конечно, не только нам, на иных ветках баньяна его получали многие. Кто-то бросал в огонь, кто-то сохранил как курьез, а кто-то побежал к Александру Сергеевичу, посмотри, дорогой друг, какие гадости о тебе пишут!

Но я не побегу.

Пришел Байс, за вкуснятиной. Я дал — самую малость. Сытое брюхо склоняет ко сну и людей, и зверей, а Байсу службу нести, дом сторожить. Незримым дозором обходит он свои владения, и горе тому, кто пересечет границу. Нет, он не разорвет непрошеного гостя, силенок не хватит. Он Мустафу разбудит. И меня.

Кто может завидовать Пушкину? Чин невелик, титулярный советник, а титулярным советникам не завидуют. Нечему. По срокам Пушкину давно пора получить коллежского асессора, а вот — не представили. Нет, завистников по службе вычеркну.

Финансовое положение не может быть предметом зависти и подавно. Жалование, правда, велико не по чину, но у Ивана Андреевича оно куда больше. Хотя как знать, может и Крылову посылают анонимки. Но доходы Пушкина пропадают на половине пути к карману: все пожирают долги.

Репутация первейшего русского литератора? Ну… этому могут завидовать только сами господа литераторы. И то — в глазах окружающих он если и был первейшим, то давно и неправда. Прежде хвалили Крылова и Жуковского, ныне Бенедиктова, а Пушкин, что Пушкин… Был талант, да весь вышел.

Наконец, жена. Тут позиция туманная. Обманутому мужу трудно завидовать — если принять за верное, что Пушкин обманутый муж. А вдруг завидуют не Пушкину, а жене? И надеются, что в порыве ревности Пушкин запретит ей сиять на балах, или, по крайней мере, сократит выезды?

Кто может завидовать жене Пушкина? Конечно, женщины. Графиня А. и княгиня Б., например. И ещё сотня дам и девиц. Девиц? Например, некая девица считает, что кавалер Д. предназначен судьбою для неё, а он, кавалер Д. ухаживает за Натальей Николаевной. Как удержаться и не принять своевременных мер? Не обязательно писать своею рукой. Но могла и своей. «Мужской почерк», «Женский почерк»? После того, как выяснилось, что шесть картин Рембрандта написаны — по крайне мере, отчасти — Саскией, утверждать что-либо наверное трудно.

Ясно одно: имеющихся данных недостаточно.

Следует ждать.

И только я собрался ждать, как встревоженный Байс заскочил в комнату. Стало быть, тревога.

Петербург — не Москва. В Москве дома обычно окружены заборами, за ними — двор, а во дворе — дворники. А в Петербурге собственно двор позади здания,