Цена согласия - Слава Доронина

На смену жуткому волнению приходят шок и растерянность, от которых слабеют колени, а в горле нарастает ком.

Внутри бушуют эмоции, которые душат. Я почти задыхаюсь. Стоит огромных усилий, чтобы отделить, где горечь от пережитой любви и сломанных надежд, а где тяжесть от слов, которые я только что услышала от Богдана.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — отвечаю ему, ища глазами Рафаэля.

Поблизости он будет? А сам в другом конце зала с какой-то девушкой и делает вид, что не замечает, как необходимы его помощь и поддержка в эту минуту. Я не сделала ничего предосудительного в своей жизни, чтобы мои мужчины так со мной поступали. Что к Богдану, что к Денису относилась с искренностью и теплом, но в последнее время все рушится на глазах и я чувствую себя стоящей у края пропасти. Вместе с Гончаровым. Потому что сама выбрала путь с этим человеком.

— Если я стала хорошими воспоминаниями для тебя, то почему ты отнес меня к ним? Почему не позвал с собой в реальную жизнь и никак не давал о себе знать? Зачем заставил страдать? Твоя мать сказала, чтобы я даже близко не подходила к вашему дому. Так, по-твоему, делают люди, когда не могут забыть о других? — Я дышу часто и глубоко, как загнанная лошадь, которая вот-вот упадет от нехватки кислорода.

— Я не мог выйти на связь, — спокойно произносит Богдан, но в его голосе слышится надрыв, когда он видит мои эмоции.

Я разглядываю знакомые черты лица. Шевцов стал красивее за эти годы, возмужал. Но глаза как будто неживые. Чем-то Костины напоминают, когда он пригласил меня на ночную прогулку по кладбищу. Зачем нужны деньги и положение в обществе, если не получаешь от этого никакого удовольствия? Приходить в пустой дом, выполнять рутинные обязанности... Понятно, почему Гончарову все осточертело. Я бы тоже на его месте тронулась умом — постоянно жить в рамках и ограничениях.

— Все пять лет?

— Я три года не давал о себе знать. А когда вернулся за тобой, ты уже была не одна. Решил, что не имею права рушить то, что ты построила с другим в мое отсутствие.

— По-твоему, я должна была ждать не пойми чего и убиваться по человеку, которому на меня плевать? — Бросаю взгляд на спутницу Шевцова. — Кстати, ты вроде бы тоже женился? У вас кольца на руках, и эта девушка демонстративно свое натирает, глядя на нас. Твоя жена? — прямо спрашиваю я.

— Невеста. По глупости переспал с дочкой шефа, а она, оказывается, давно была в меня влюблена. Валя поплакалась отцу, что я ее обесчестил, и мне предложили сделку, от которой нельзя было отказаться. Между кошельком и смертью я выбрал кошелек, — с иронией произносит Богдан, но глаза у него все такие же грустные.

Тяжело вздохнув, Шевцов делает глоток шампанского.

— А ты? По любви или по расчету вышла замуж? Вы давно знакомы с Гончаровым? — спрашивает Богдан. — Этот человек — акула в бизнесе и камень в чувствах. Почему он, Маша? Как вы с ним вообще познакомились?

— Такие познания о моем муже... Для кого-то собирал информацию?

Морально я готова услышать еще много всего шокирующего, а физически — нет.

— Общие тусовки и знакомые... Плюс должность обязывает. Я что-то вроде ходячего аналитического отдела, который все обо всех знает и выдает это в нужный момент.

— Я бы не стала выходить замуж без любви.

— Не стала бы, — задумчиво тянет Богдан. — Но люди меняются и часто становятся теми, кем, по их словам, никогда не стали бы.

Слова и взгляды Шевцова задевают, особенно то, что он считает меня дешевкой и чуть ли не в открытую об этом говорит. Хотя со стороны, возможно, оно так и выглядит?

— Как бы там ни было, я больше не та Маша, которую ты знаешь. — Почти задыхаюсь, потому что продолжают душить эмоции и ни черта не отпускает. Только хуже становится с каждой новой секундой.

— Да, действительно. Та была в меня влюблена и не смотрела с таким презрением.

— Взгляды — это все, что мне остается. Большего ты не заслуживаешь.

— Я три года провел в тюрьме, — как ни в чем ни бывало говорит Богдан, наблюдая за моим лицом.

— Это ложь, я в курсе, что ты был все это время за границей.

— Мать тебе так сказала? Ее бы хватил удар, узнай она правду. С ней было тяжело поддерживать связь из тех мест, где я находился. Обещали, что отсижу максимум год, а после получу много денег. Да, деньги я действительно получил, как видишь, и должность, но все затянулось не на год, а на три. Еще несколько месяцев ушло на то, чтобы стереть ту темную историю из биографии и вернуться к обычной жизни.

Я словно в ледяную прорубь прыгнула, а потом сразу в кипящий котел. Меня слегка ведет в сторону. Богдан это замечает и подставляет свою руку, за которую я хватаюсь, как за спасательный круг.

— Да и сама посуди, как бы я тебе об этом сказал? — продолжает он, наблюдая за мной. — Чтобы ты мельтешила и следом угодила в неприятности? Думал, выйду, все устаканится, и поеду за тобой, имея квартиру, деньги, машину. Но все это оказалось у тебя в наличии. Я посчитал себя лишним и укатил туда, откуда приехал. К тому же не было гарантий, что ты примешь мою правду и захочешь себе такого мужа, как я.

Однако мой новый муж ничуть не лучше. Господи…

Я сгораю в мучительной агонии. Кажется, еще немного, и потеряю сознание, потому что не получается сделать вдох.

— Отойди от нее, — раздается рядом знакомый грубый голос.

Костя отдирает меня от Шевцова и прижимает к себе. Обнимает так, будто защищает от всего мира. Я стараюсь не думать о том, что это все не по-настоящему и в действительности Гончарову плевать на мои чувства. Главное, что не вижу лица Богдана и не ощущаю рядом его присутствия. Не знаю, сколько мы так стоим, но Костя вдруг поднимает руку и смыкает ее на моем затылке.

— На меня смотри и дыши. Я сейчас отведу тебя на террасу. Ты придешь немного в себя, и мы вернемся в зал, где ты продолжишь делать вид, будто этой встречи не было. Поняла меня?

Наверное, Гончаров владеет гипнозом. Я смотрю в его глаза и киваю, делая глубокий вдох, от которого тут же становится легче.

— Рафаэль где? — спрашивает Костя.

Если бы Раф подошел, когда я молила его взглядом сделать это и помешать нашему разговору с Богданом, то не стала бы сейчас его сдавать, но теперь мелочно хочу, чтобы всем было так же плохо, как и мне в эту минуту.

— Оставил меня, когда я рассказала ему про Шевцова. Чтобы тот ко мне подошел.

— Сука. Совсем, что ли, страх потерял, — зло цедит Гончаров, но его лицо при этом остается сосредоточенным и непроницаемым.

— Пожалуйста, давай уйдем, — шепчу непослушными губами.

— Нельзя. Ты сама захотела остаться со мной, а я не говорил, что будет легко. Однако свое обещание, что никому не дам тебя в обиду, выполню. Ты только делай, как я говорю, и во всем меня слушайся. Хорошо?