Тринадцать подвигов Шишкина - Олег Петров

Однако как рогатый муж последним узнает об измене собственной супруги, так и Терентьич – и в мыслях не держал, что именно бабка Сидориха и есть тот таинственный конкурент его Поликарповны, о котором доселе ходили только смутные слухи, – настолько была поставлена конспирация! Сидориха, конечно, с государственной винной монополией тягаться на равных не могла, но… Периодически появляющийся из-под полы первачок вполне конкурировал на селе с казённой «беленькой», не застаивающейся на полках «сельпо». И успешно восполнял то и дело возникающий дефицит. А ныне и вовсе выглядел лучом прожектора в тёмном царстве всемогущей Марии Поликарповны. Теперь её потенциальная угроза «отмстить неразумным хазарам» – незадачливым ловцам кабана – за потоптанное последним цветочное счастье для единственной внучки, мужикам катастрофой уже не представлялась. Теперь каждый в поисковой ватаге точно знал, куда, по мере необходимости – страждуя! – следует направлять стопы.

Одновременно разом поблёк и господствовавший до сих пор вождизм самого Терентьича: народ воочию узрел мгновенную смекалистость, проявленную около Сидорихиного тепляка-винокурни Семёном Куйдиным.

Отлегло и у бабки Сидорихи, потому как ежели бы завхоз Лапердин унюхал самогонный процесс или хотя бы дотумкал своей башкой, чего тут, на бабкиной помойке и подле тепляка, неуловимый кабан столь активно орудовал… Конечно, привлеченный сладким запахом барды, незаурядный кругляш свинской хари не мог не взрыть помоечный отвал у бабки Сидорихи. А как бы барду учуял Лапердин? Бабка Сидориха нисколь не сомневалась, что до конца реализованная бдительность школьного завхоза сулила бы ей только одно: незамедлительное появление местного участкового Василия Николаевича Недорезова собственной персоной. Со всеми вытекающими из этого наипоганейшими для неё, Сидорихи, последствиями.

…Ещё часа два продолжались безрезультатные поиски беглеца и огородного разбойника. Справедливости ради следует заметить, что нового ущерба где-либо он не учинил. Наверное, поэтому дальнейшие поиски результата и не давали, хотя розыскная ватага снова разделилась на более мелкие группы, одна из которых опять моторизировалась, взгромоздясь в кузов вернувшегося «ГАЗ-66». Экстренной информации об очередном огородном варварстве не поступало, и порядком притомившиеся мужики затребовали обеда и передыха.

И второе известие, озвученное вернувшимся Мишкой Бянкиным, тоже расслабило – о Михалыче. Что ожил, без видимых осложнений.

– Лежит пока у Анжелки. Уколы, капельницы. Председатель самолично прискакал, ажно слезу пустил…

– Наш Бычара-а? – недоверчиво переспросил кто-то из мужиков.

– Ци-и-рк… – протянул другой. – Заливашь ты, Миха!

– Вот те крест! Я сам охренел! – неумело перекрестился Бянкин. – Но – факт!

– Главное – Михалыч! – веско подытожил Куйдин и решительно скомандовал, окончательно перехватив бразды командования у Терентьича: – Так, мужики… Час на обед. И продолжим. Надо эту скотину безрогую выловить!.. И так уже полдня на все село позорище разводим. В общем, через час у столовки.

Куйдин посмотрел на Шишкина.

– Поехали со мной, учитель, пообедаем у моей Натальи.

– Да нет, спасибо, – заотказывался неловко Александр.

– «Спасибой» сыт не будешь, – назидательно произнёс Куйдин. – Да я тебя не на званый обед зазываю. Моя Наталья в колхозной столовке кашеварит. Мы там этим, как его, комплексным обедом подзаправимся – делов-то.

– …Это ж какая хитроумная тварь! Ума, Сергеич, не приложу, куда эта скотина упорола! – резво орудуя ложкой в тарелке с борщом, недоумевал Семен Куйдин. – Интересный народ кабаны – с виду увалень увальнем, а шугани – чешет, быдто бы курьерский поезд!

– Но порода ценная, – степенно кивнул Александр.

Вчера вечером, под впечатлением от случившегося, полистал Большой энциклопедический словарь. Этот огромный и увесистый том он привёз из дома. Очень полезная книга. Кратко обо всём. Вот и сейчас сведения к месту, чего бы ни блеснуть эрудицией.

– Выведена в Дании, хотя получена путём скрещивания английской белой свиньи и наших, отечественных, распространённых в России и на Украине.

– От так завсегда, – хмыкнул Куйдин. – Иноземцы наше взяли, подшаманили малость и нам же всучили. Сами-то мы не могём, ли чо ли? Как, говоришь, этих хрюкалок кличут?

– Ландрас. Поросята за сто восемьдесят дней до сотни килограммов набирают.

– Ишь ты, – с пониманием кивнул Куйдин. – А что у них кабанчики-то?

– Производитель под триста кило, может в длину двух метров достигать, а свиноматки помельче, но дают приплод в десять-двенадцать поросят.

– Ага, значит-ца, наш злодей в три центнера будет! Силища!

– И очень неприхотлив к погодным условиям.

– Вот! – Куйдин поднял кверху ложку. – Стало быть, нажрётся и могёт дрыхнуть где угодно. Да-а… боль головная ещё та! Вепрь!

– Ну что, крокодил не ловится, не растёт кокос? – Из кухни вышла и подсела за стол супруга Семёна, Наталья – заведующая и главная повариха колхозной столовой. Худенькая, остроносая, черноглазая и крайне рассудительная женщина, имеющая ещё массу положительных достоинств и совершенно не соответствующая своим внешним обликом и духовным содержанием общепринятому образу работника общепита. Семён, как с удивлением отметил Александр, много старше жены, но она на него смотрит снисходительно, да и выглядит куда мудрее.

Наталья с любопытством, не торопясь, подперев персиковую щеку левым кулачком, взглядом изучила Шишкина, отчего у него пропал аппетит. Она это заметила.

– Как вам наше тут? Уж извиняйте, по-простому, без разносолов.

– Да что вы, – поспешил заверить Шишкин, – прекрасный обед, почти по-домашнему.

Наталья с плохо скрытым сожалением посмотрела на молодого учителя, – мол, горазд ты, парень, сказки сказывать, – и перевела глаза на чавкающего супруга.

– Так ты, Сёма, говоришь, последний раз кабанчик у Сидорихи засветился?

Семён испуганно огляделся по сторонам:

– Тс-с, мать… Я ж тебе по секрету, зная твою неболтливость… Просочатся сведенья – меня мужики со свету сживут!

– Мужики – не знаю, но если ты туда нырять заноровишь…

– Да ты чо, мать?!

Семён клятвенно прижал ладонь с ломтём хлеба к груди.

– Вот, самым святым, Наталья… Ты ж меня знаешь! По праздникам да и то в меру. И вообще – тоже знашь – винца сладкого стакашок – это куда ни шло, а белую-то я… Ну а уж за самогоном к Сидорихе…

– Сидориха, Сидориха!.. Сколько мы здесь, в Чмарове, живём, никак в толк не возьму, почему Ефимью Сидоровну Сидорихой кличут, – недоумённо пожала плечами Наталья. – Она же по фамилии – Емельянова, а Емельянихой никто не зовёт…

– Так у нас Емельянихой бабу Женю кликают, – отозвался Семён.

– Ну, не знаю, – недоверчиво посмотрела на мужа Наталья, – всегда баба Женя до баба Женя…