Вслед за змеями - Джезебел Морган

– Хорошо, ты выманил меня из безопасного поместья. Сам убить попытаешься или снова всякую нежить натравишь?

Он грустно приподнял брови и отрицательно качнул головой. Поднял пустые ладони. Указал на Медную гору и поманил за собой.

– За тобой и прямо в ловушку? Спасибо, мне одного раза хватило!

Он снова замотал головой, коса по плечам хлестнула. Он казался мирным и безвредным, но Марья смотрела на него подозрительно, пока медленно, со скрежетом складывалась часть головоломки.

– Подожди-ка, – нехорошо прищурилась она, – это ведь ты убил Аксинью? Потому и смог ею притвориться?

Он отвел глаза и судорожно дернул подбородком. Само воплощение вины и раскаяния. Стоило уйти от него как можно быстрее, а не пытаться разговорить – кто знает, что у него на уме? Но по каменной Аксинье Марья и не лила слез, а к лже-Аксинье и ее теплу испытывала странную тихую признательность. И теперь просто отказывалась верить, что и тепло, и поддержка, и робкая забота были насквозь фальшивы.

– Вот объясни зачем? Что тебе бедная крепостная сделала? Или это чтобы ко мне подобраться?

Юноша опять виновато вздохнул, попытался изобразить что-то знаками, снова указал на Медную гору.

Марья поджала губы.

– Ты вообще умеешь говорить? – Виновато разведенные руки. – Так. Я иду к горе… но не с тобой, а сама по себе! А ты вообще ко мне ближе двух метров не подходи!

Он покорно кивнул и отошел в сторону.

Марья глубоко, тяжело вдохнула, подставила лицо свету – он не грел, как солнечные лучи. Воздух был напитан звенящим жаром, он поднимался от земли, словно прямо под ногами под тонкой коркой почвы тяжко дышала лава. С неохотой Марья вышла из тени серебряного сада и окунулась в густое марево над полевыми травами. Среди иссушенной жаром зелени мелькали звездочки синих и желтых цветов, Марья сорвала один мимоходом – и вздрогнула.

Он был живой.

Первый живой цветок в подземном мире.

Через поле тянулась дорога, засыпанная мелким каменным крошевом, среди которого то тут, то там искрились мелкие кристаллы и вкрапления слюды. Воздух дрожал, искажая мир, и вокруг стояла мертвая тишина. Как бы Марья ни напрягала слух, она не смогла различить ни единого живого звука: ни стрекота кузнечиков, ни далекой песни птиц, ни шелеста ветра в травах. Все было неподвижным, застывшим, как муха в янтаре.

Или скорее как воспоминание на фотографии.

Марья снова запрокинула голову, уставилась на каменный свод. Интересно, появляются ли ночью на нем звезды? А луна? Неужели весь подземный мир создан Полозом, заперт сам в себе, как в стеклянном шаре?

Вскоре вдоль дороги потянулись низкие верстовые столбы, а за ними вырастала из земли небольшая деревня. Деревянные, очень простые дома пристально смотрели на поле и сад за ним бликующими окошками в бельмах занавесок. Медленно появлялись звуки – далекие, неразборчивые голоса, грохот камня, плеск воды. Людей не было видно, хотя иногда Марья слышала их совсем близко – словно они были невидимы для нее, а она – для них.

Иногда она искоса посматривала на спутника. Он послушно шел в стороне, чуть приотстав. Иногда он оглядывался или замирал, будто пропускал кого-то, кивал, отвечая на приветствия. Он видел жителей этой маленькой подгорной деревни, а Марья – нет, и она не могла понять, пугает ли ее это, но мороз все равно время от времени касался затылка.

Дорога прорезала всю деревню, рекой вливалась в озерцо площади, на одной стороне которого стояло длинное здание с мелкими узкими окнами у самой крыши, из труб которого валил густой дым. Неприятный резкий запах щекотал ноздри, и Марья расчихалась. Дорога уводила дальше, к горе, и вдоль нее медленно и степенно текли ручьи с грязной рыже-ржавой водой.

Уже и деревня осталась за спиной, и свет налился нездоровым закатным багрянцем, хоть и не было на каменном небосводе никакого солнца, а гора так и не приблизилась, возвышалась впереди, огромная и недостижимая. Мягкие домашние туфли почти истерлись, а ноги не держали. С усталым вздохом Марья опустилась на дорогу, и мелкие камушки впились в ладони. Она уже и так в крови перемазана, чего о пыли беспокоиться.

Юноша застыл в стороне, переминаясь с ноги на ногу, не осмеливаясь нарушить ее приказ и приблизиться.

– Только не говори, что не устал, – фыркнула Марья, борясь с желанием улечься на землю. Ноющая пустота в груди холодила кожу изнутри, и хотелось прижаться к теплым камням, чтобы изгнать ее – хоть чем-то.

Он отрицательно покачал головой и, после недолгих колебаний, сел чуть в стороне от Марьи. Несколькими четкими движениями переплел растрепавшуюся косу. Марья, уже не стесняясь, принялась пристально его разглядывать. Даже сидя, он был выше ее и определенно сильнее. Вытянутое лицо, узкие раскосые глаза, широкие скулы и при этом – прямой правильный нос, почти римский, и острый подбородок. Марья могла бы поклясться жизнью сестры, что не видела его раньше – до города на изнанке, и потому гадала, чем же так ему насолила.

Она припомнила догадку, что старик под личиной торговца охотился на Финиста, и как бы между прочим обронила:

– Если ты снова надеялся вместе со мной выманить моего братца, то я тебя расстрою: он рассердил Змею, и она его… хм. Думаю, утопила.

Губы на мгновение онемели, а горло сжал спазм, и последнее слово Марья выдавила через силу. Она не знала, что думать. Финист исчез на ее глазах, словно темные воды растворили его, и с тех пор тоска змеей свернулась в груди, покусывая и напоминая, что теперь Марье не хватает очень важной части себя – пусть она ее и не любила. С другой стороны, она до сих пор жива, не исчезла и не растворилась вместе с побратимом вопреки всем законам. Неужели Змея смогла разъединить их?

Пока она говорила, юноша не спускал с нее внимательного взгляда, и Марья с удивлением отметила, что глаза у него светлые, серо-голубые, очень чистые. Он серьезно кивнул и отвернулся к горе. Она не отбрасывала тени – здесь вообще не было теней, – но ее близость ощущалась тяжестью на плечах.

Зачем я вообще сбежала, мелькнула предательская мысль, когда желудок заурчал от голода. Хватит. Надо идти дальше.

Марья попыталась встать, но ватные ноги плохо слушались. Она не удивилась, увидев перед собой протянутую ладонь юноши. Приняла ее, позволив себя поднять. И больше не гнала его.

* * *

Когда они добрались до медного склона, уже опустилась ночь, густая и вязкая. Свет погас, и только редкие светлячки плясали в воздухе – единственные насекомые, которых Марья заметила. Один из них сел на ее ладонь, оцарапав острыми металлическими лапками, сложил слюдяные крылья. Камень-брюшко светился мягким белым светом и холодил кожу. Марья подняла светлячка повыше, чтоб хоть немного видеть дорогу впереди, и все равно шарахнулась от темного силуэта в расщелине.

Старик вышел вперед, и слабые отблески света легли на его лицо, превратив в изрезанную временем маску.