Солнечные часы - Ширли Джексон

Первый мистер Хэллоран перевез жену и двоих детей в Большой дом, построенный для них, из мрачной, неудобной квартиры на верхнем этаже в доме на две семьи; перемена произошла разительно, без должной подготовки. Первая миссис Хэллоран скончалась, так и не увидев толком большей части интерьера, и в течение долгих месяцев болезни находила великое утешение в том, что ее настоящие пожитки надежно хранятся в комнате на чердаке, где-то над головой.

Тетя Фэнни, любившая Большой дом, каким-то шестым чувством всегда знала, что его сердце находится в этой комнате. С годами она — совершенно самостоятельно — восстановила по памяти расположение мебели в бывшей квартире из четырех комнат, где она родилась; помещение на чердаке оказалось настолько просторным, что вся мебель свободно поместилась. Тетя Фэнни сама была изумлена ясности, с которой она помнила прежний интерьер, и даже украшения постепенно занимали свои места, воспроизводя утраченный дух былого с мучительной точностью.

Огромный уродливый гарнитур с узором из темно-красной и синей парчи — предмет особой гордости покойной миссис Хэллоран — тетя Фэнни выставила первым: тяжелый диван, а напротив — два глубоких кресла. Эта мебель была сделана на века. Между диваном и креслами был втиснут кофейный столик (имитация под красное дерево), а на нем — тетя Фэнни тщательно перебирала коробки, вытряхивая нафталиновые шарики, — темно-синяя скатерть с бахромой (имитация под бархат), небольшая музыкальная шкатулка, служившая блюдом под сладости (она играла первые такты «Баркаролы»), миниатюрная статуя Свободы (поскольку медовый месяц миссис Хэллоран провела в Нью-Йорке) и альбом с фотографиями в переплете из синего дерматина (имитация под кожу). Тетя Фэнни переворачивала страницы альбома, зачарованно разглядывая пожелтевшие снимки первой миссис Хэллоран: вот девушка, до смешного невинная, в матросской блузе и широком галстуке; вот невеста, глядящая на высокого неопознанного мужчину; вот мать, держащая на руках крошечное существо с лицом поросенка (то ли ее сын, Ричард, то ли ее дочь, Фрэнсис); вот она в компании друзей, которые теперь уже вряд ли вспомнят ее имя. На этих фотографиях не было покойной матери — лишь девушка, чья жизненная история оказалась трагически короткой (невеста — жена — мать) и тоскливой, ведь ничего интересного так и не случилось в промежутке с того дня, когда ее запечатлели смеющейся, с длинными волосами, в матросской блузе, и до того дня, когда ее сняли в последний раз, возле крутых ступеней дома на две семьи (неловкая улыбка на камеру, лицо едва различимо, затененное полями причудливой шляпы). Переворачивая страницы, тетя Фэнни порой задумывалась о том, успела ли мама что-то понять о своей короткой жизни; знала ли она, позируя перед домом, где жила с мужем, знала ли она, что это был последний раз, что больше не останется никаких упоминаний о ней? Знала ли она тогда, в матросской блузе, что скоро умрет? И эти лица, глядящие со страниц альбома, лица маленьких Фрэнсис и Ричардов — они тоже обладали этим смутным, неясным знанием? Догадывался ли Ричард в бархатных штанишках, что он умрет? (Теперь знает наверняка.) Можно ли прочесть судьбу на лице крошечной, беззубой Фрэнсис, сидящей на одеяле на солнышке? «Когда-нибудь я встречусь с мамой, — думала тетя Фэнни, листая альбом. — Мы уже вместе здесь, в этом альбоме, никто не сможет нас разлучить. Однажды мы снова будем вместе». Последние страницы оказались пустыми, поскольку альбом тщательно упаковали при переезде много лет назад и с тех пор хранили на чердаке Большого дома. «Как там моя мебель? — спрашивала первая миссис Хэллоран горничных. — Вы хорошенько ухаживаете за ней? Все мои коробки в надежном месте?» Вещи так и хранились на чердаке; квартира из четырех комнат оставалась нетронутой.

Кроме того, в гостиной находилась небольшая книжная полка, в которой первый мистер Хэллоран хранил книги с обучающих курсов, присланные по почте; тетя Фэнни расставила их по местам, вынув из коробки с надписью «Книги Майкла», выполненной прямым материнским почерком. Среди них нашлась даже книга по этикету, где карандашом были подчеркнуты абзацы, посвященные использованию столового серебра; отец заучивал информацию медленно и упорно и никогда не забывал, чему научился.

На верхнюю часть полки тетя Фэнни с безошибочной, почти сверхъестественной памятью поставила фотографии своих дедушки и бабушки в рамке. В первые счастливые годы супружества Хэллораны купили в кредит виктролу, выплачивая за нее ежемесячно; она стояла, красивая и блестящая, с имитацией под красное дерево, в углу их гостиной. Тетя Фэнни ни разу не заводила ее в Большом доме, а в квартире ей не доверяли — слишком мала; пластинки бережно хранились в специальном ящичке в нижней части аппарата, поделенном на секции. Тетя Фэнни узнавала неопределенный запах фонографа, масла, нафталиновых шариков и полироли; эти запахи врезались в память прочнее, чем записи Карузо, мадам Шуман-Хайнк или шаляпинской «Блохи».

Четыре помещения, которые тетя Фэнни столь тщательно восстанавливала, включали гостиную, кухню, родительскую спальню и детскую, где спали Фрэнсис и Ричард. В кухне плита оставалась холодной, а холодильник — теплым; и все же тетя Фэнни регулярно протирала клеенку на кухонном столе, где сиживала с отцом, матерью и братом (вокруг стола выстроились четыре стула, а высокий детский стульчик — сперва для Ричарда, потом для Фрэнсис — до сих пор стоял в углу, поскольку миссис Хэллоран никогда ничего не выбрасывала и не позволяла вещам портиться). Тетя Фэнни вымыла мамину повседневную посуду и расставила на полках в кухонном шкафчике, затем вымыла мамин парадный фарфор (для гостей) и расставила на полках буфета со стеклянными дверцами (имитация под красное дерево), который должен был стоять в гостиной, однако за неимением места был вытеснен на кухню. Кроме того, имелись еще два дополнительных стула, настолько крепкие, что до сих пор стояли ровно; второй шкафчик, выкрашенный голубой краской, как и первый, в тон клеенке на столе (когда-то в нем хранились запасы еды в коробках и консервы); в нем был ларь для муки со встроенным решетом, а внизу ларь для картофеля и лука. Тетя Фэнни вымыла мамино столовое серебро (свадебный подарок) и убрала в ящики кухонного стола, а в шкафчике, где прежде хранилась еда, распаковала и разложила аккуратные стопки посудных полотенец, тряпок, прихваток и салфеток.

В спальнях тетя Фэнни расставила кровати и застелила их бельем, украсив большую родительскую кровать (имитация под красное дерево) изящным покрывалом с причудливыми узорами, которое мать связала сама, будучи чуть постарше той девушки в матросской блузе, с длинными волосами, и хранила в сундуке с приданым. Был здесь и отцовский комод, простой и строгий, в едином стиле с кроватью, и туалетный столик матери, совсем на нее не похожий, но что поделать — он шел в комплекте с остальными частями гарнитура, поэтому приходилось его использовать. На туалетный столик тетя Фэнни поставила фотографию отца, сурового и неловкого, а на комод — фотографию матери с пушистой прической, слегка подретушированную. Банкетка у туалетного столика была обита розовой парчой; в коробках тетя Фэнни нашла также стеклянную розовую чашечку для булавок и баночку для пудры, и щетку для волос с ручкой из слоновой кости, и гребешок, и зеркальце и разложила все эти вещи на столике в нужном порядке. На комоде расположился папин набор серебряных щеток. На полу по обе стороны кровати постелены розовые коврики, тоже связанные крючком. В сундуке из кедрового дерева хранились запасные простыни и одеяла; в ящиках туалетного столика и комода покоилось содержимое трех коробок: одна была помечена как «Моя одежда», другая как «Одежда Майкла» и третья «Рабочая одежда Майкла».