Покер с аятоллой. Записки консула в Иране - Реваз Утургаури

Я в ответ «по секрету» раскрыл им военную тайну — несколько наших старых армейских баек, добавил свежий тегеранский анекдот и сумел расположить их к себе. В результате узнал, что в Заболе делами ворочает местный шейх, он же «шахрдар»[52], амбициозный, упрямый и злобный. Решать вопросы придется непосредственно с ним и следует быть осторожным. Информация ценная. Впрочем, я и до этого не расслаблялся.

Но вот и Заболь. Городом не назвать — деревенька. Дома из самана (глина с соломой) в один этаж, есть и кирпичные, но очень мало. А вот и аэродром. На поле стоит простреленный АН, а рядом — транспортный АН12. На нем из Союза доставили двигатель, ремонтников и новый экипаж.

Группа прибыла накануне, старшим у них — заместитель командующего ВВС Среднеазиатского округа, полковник. Остальные тоже военные, но все в гражданском, конечно. Полковник дельно и коротко доложил о техническом состоянии АНа: «Двигатель заменен, лететь можно в любую минуту». И добавил, перейдя на шепот, что с той стороны ирано-афганской границы нас страхует десантный полк. И если у нас возникнут проблемы, стоит только добраться до рации в самолете и через двадцать минут на эту пустыню обрушатся наши (!!!)

Во как! Этого только нам не хватало! Ну, генералы — светлые головы! Последствия могут присниться только в кошмарном сне. Чтобы закрыть эту тему, я объяснил, что полк за горой — это здорово, но если кто-то из нас сделает шаг к запечатанной рации, нам всем перережут глотки.

Это точно? — спросил полковник.

Точно. Я давно здесь живу.

Полковник был человеком толковым, он кивнул головой, и мы отправились ужинать.

Ночевать я остался у летчиков. Они разместились в маленьком домике на территории аэродрома. В одной из комнат я обнаружил свободную койку у большого окна. В душную летнюю ночь в этой дыре лучшего не отыскать. Поздно вечером к нам заглянул начальник аэродрома, с ним какой-то пасдар, видимо местный. Они сообщили, что встреча с шейхом назначена завтра на полдень. Начальник — это тот самый служка, с которым беседовал наш командир. Он обладал приятным чувством юмора и со смехом поведал, как наложил в штаны, когда к нему в кабинет ввалились блондины в тельняшках. Скоро они распрощались, я пошел провожать их до двери. В коридоре пасдар неожиданно приотстал и в какой-то момент оказался рядом со мной один.

— Не ложись у окна, смени место, — сказал он тихо. — Не говори о делах — дом на прослушке, — и тут же, ускорив шаг, быстро вышел.

Вот так сюрприз! Иранский пасдар в Заболе меня, советского дипломата, предупреждает об опасности (!!!). Чушь какая-то. Такое исключено. Проверка нервной системы? Это возможно. А вдруг не проверка? И что?! Лечь под кровать? Положить сверху чучело? Плохое кино. Захотят грохнуть, грохнут вместе с чучелом, этим домишкой и всеми, кто в нем живет. Ладно, и не такое бывало, надо быть в форме, сейчас время спать.

Утром я залез в самолет. Предстояло выяснить, как погиб штурман. Со мной на борт поднялись пасдары, охранявшие поле, — следить, чтобы я не взлетел. Убеждать их, что я не имею враждебных намерений и вообще не обучен летать, было впустую. Для них «дипломат» — означало «шпион», способный на любое коварство. Это была аксиома.

Аллах с ними. Начинаю осмотр. Вот сиденье штурмана, справа от входа. Черная кровь на чехле. Вот в переборках следы от пули. Я знал: она вошла ему в голову слева сверху наискосок. Вижу: дважды прошила металл, застряла где-то в обшивке. Мысленно прочертил прямую. Рост штурмана приблизительно мой. Сел в кресло. Сходится. Надо узнать, был ли погибший левшой? В этом случае он высоко поднял левую руку, согнув ее в кисти, локте и. Я повторил возможные действия штурмана. Дурацкая поза. (Пасдары недоуменно следили за мной: не юродивый часом?) Выстрел был с близкого расстояния, в упор. Но чей? Слева сиденье командира. Дай-ка примерюсь.

Но тут эксперименты окончились. Моя попытка сесть в кресло пилота убедила пасдаров, что юродивым я притворяюсь, на самом же деле хочу улететь. У парней сделались строгие лица, они обнажили стволы. «Ладно, ребята, — сказал я, поднявшись, — не горячитесь. Где у нас выход?»[53]

В двенадцать поехали к шейху.

Шейх — красавец! Ему лет сорок. Маленький, толстый, с окладистой бородой, ручки короткие, пальчики пухлые, четки перебирает. Одет в цивильное черное, но туфли без задников[54]. Смотрит ласково, угощает. За спиной у него здоровенные парни с густыми сросшимися бровями, недобрыми лицами, в камуфляже, увешанные «калашами», человек десять.

Я — напротив, пью чай вприкуску из пузатого стаканчика и тоже дружески улыбаюсь. У меня за спиной наш полковник в ковбойке и джинсах, безоружный, один.

Между шейхом и мной низенький столик. На нем документы, которые следует подписать. Но я их подписывать не буду. Тяну время и думаю.

Любопытно, кто готовил эти бумаги? Дословно в них говорилось так: «Советский боевой самолет, с бомбами на борту, большим количеством вооруженных солдат, совершил коварное нападение на исламский Иран. Советская армия вторглась в святое воздушное пространство Ирана, а затем, осквернив его землю, совершила подлую агрессию не только в отношении исламского государства, но и ислама в целом». Пять страниц убористого рукописного текста. В конце сообщалось, что «в качестве жеста доброй воли, которого агрессоры не заслужили, иранцы передают нам целыми самолет и людей».

Стилистика текста а-ля «сказки Востока» с завитушками, эпитетами, восклицаниями. По форме смешно, по содержанию глупо. Запомнилось, что агрессия («таджавоз») в отношении воздушного пространства Ирана сравнивалась с надругательством (изнасилование — тоже «таджавоз») над девственницей.

Что делать? Признаться в военной агрессии и дефлорации и расписаться от имени СССР?!

Я понимал: эти блудни — творчество толстяка с позицией Тегерана не связаны. Но парадом сейчас командовал он.

Не могу, — вежливо начал я.

Что не можешь? — заботливо справился шейх.

Подписать не могу, — развел я руками.

Что это вдруг?

Это не «таджавоз», а «воруде эштебахи».

Кто так решил, уважаемый? Ты?

Нет, Имам Хомейни.

Не может быть!

И президент Хаменеи.

Да ну!

И председатель меджлиса Рафсанджани.

Ай молодец!

И ваш премьер.

Это всё?

Куда же больше?!