Смерть в стекле - Джесс Кидд

В конце концов, кто такая Брайди? Забава, вроде домашней собачки или кошки. Молва гласила, что маленькая ирландка, которую подобрал на улице доктор Имс, способна за минуту удалить желчный камень и за пять – отпилить ногу. Друзья Имсов были заинтригованы, пока не встречали Брайди – девочку с бледным и худым сиротским личиком и непокорными рыжими волосами.

Да Имса надули… хотя нет, постойте-ка: разве манеры девочки не свидетельствуют о том, что она обладает некоторыми познаниями, разве глаза ее не светятся умом?

В одежде покойной Лидии Брайди почти не отличалась от детей их круга. А вскоре под руководством доктора Имса она научилась говорить и вести себя соответствующе. Не забывали и о том, что Брайди была незадачливым отпрыском семьи талантливых дублинских врачей с трагической судьбой (жившей на Меррион-сквер). Вскоре собачонка доктора Имса стала сопровождать его в больницу, где она подружилась с врачами и хирургами, медсестрами, сиделками, больничными чиновниками и даже с аптекарями и их помощниками (которые слыли не самыми дружелюбными людьми). Нередко, когда доктор Имс совершал обход палат в больнице, а Брайди семенила с ним рядом, ее принимали за его родную дочь.

Весть о популярности Брайди (и о заблуждении окружающих относительно ее личности) достигла ушей миссис Имс. Она была разгневана. Любая собачонка, даже любимая, должна знать свое место. О чем миссис Имс не преминула заявить мужу. Она поставила ему условия, которые тот должен был соблюдать, если хотел оставить сиротку при себе (и подкрепила свои требования значительной денежной суммой, которую пожертвовал тесть доктора Имса на нужды его любимой больницы Св. Варфоломея). С той поры Брайди больше не сопровождала доктора Имса в больницу, не ела за одним столом с господами, не показывалась на глаза их гостям, не сидела вместе с ними в церкви. Правда, миссис Имс согласилась, чтобы Брайди по-прежнему помогала ее мужу в его домашней лаборатории, ибо ей претила сама мысль, что на нее как на жену снова будет возложена обязанность (которой она пренебрегала) наклеивать ярлыки на банки с хрящами.

Теперь Брайди ела вместе с прислугой и в церкви сидела рядом с Элайзой, маленьким Эдгаром и миссис Донси, помогая им грызть конфеты. И хотя Брайди горевала, что ее больше не берут в больницу, в целом она была бы довольна своим существованием, если бы ее не мучил страх.

* * *

Брайди никогда ничего не боялась, по-настоящему – никогда. Ни уличных мальчишек, что гонялись за ней с разбитыми бутылками, ни приставучих пьяных в таверне, ни ночей, что она проводила на кладбище с Ганом Мерфи, вооружившись киркой, лопатой и мешком. Брайди никогда не испытывала страха, хотя прекрасно понимала, что людям свойственно бояться.

Гидеона Имса боялись, каждый по-своему, все слуги Олбери-Холла, от судомоек до дворецкого.

– Это не мальчишка, а лживый коварный ползучий гад, и тебе лучше поостеречься, если он вздумает позабавиться с тобой, – предупредила Брайди миссис Донси, которая знала обо всем.

Гидеон губил слуг по малейшей своей прихоти. При этой мысли миссис Донси потрясла подбородком, и глаза ее наполнились слезами. Садовники ломали ноги при подозрительных обстоятельствах, конюхов выставляли ворами, плачущие горничные шли за ворота, унося с собой свой нехитрый скарб и погубленные репутации.

– Он насквозь гнилой, – сказала миссис Донси. – Разнузданный, как и его мать.

Они сидели вместе перед кухонным очагом. Брайди, миссис Донси и Элайза. Маленький Эдгар играл на коврике возле них.

Издавая шипящие звуки, он кусочком веревки помахивал над ногой миссис Донси. Та взвизгивала со смехом:

– Ой, ой, змея! Боюсь-боюсь!

Эдгар тоже хохотал.

И Элайза смеялась, наблюдая за сыном. Ее лицо светилось любовью.

Внешне Эдгар был неприглядный малыш: лицо бледное, сероватое; голова большая, странной формы. Поразительно, что у такой красавицы, как Элайза, родился столь непривлекательный ребенок. Строилось много догадок по поводу наружности его отца, и в конце концов сложилось общее мнение, что Эдгар похож на него. С другой стороны, даже два красивейших родителя могут произвести на свет урода. За примером далеко ходить не надо. Взять хотя бы мистера и миссис Имс. Впрочем, Гидеон был уродлив только душой, а это все-таки не так страшно, если уж уродство неизбежно.

Элайза взъерошила волосы сыну. Улыбка угасла на ее губах, миловидное лицо омрачила тень горечи.

– На этой неделе он возвращается из школы.

– Так скоро? – простонала миссис Донси. – Да еще в отсутствие доктора.

– Мать и сын, вместе, без всякой на них управы… – Элайза повернулась к Брайди. – Постарайся держаться подальше от Гидеона и миссис Имс, слышишь? Постоянно следи за тем, где они находятся, и не лезь им на глаза.

Брайди испуганно кивнула.

– Если где наткнешься на них, сразу убегай! Спрячься, если придется, слышишь, дитя? – сурово наставляла Брайди миссис Донси.

Брайди взглянула на Элайзу. Та, усадив на колени Эдгара, надолго погрузилась в раздумья.

* * *

Гидеон, как и его мать, был высок ростом, строен и чванлив, имел ясные голубые глаза и рыжевато-каштановые волосы, только у него они были густые. И – не чета матери – он отличался проницательностью и сообразительностью. На щеках Гидеона уже начинали пушиться бачки. У него были полные губы, красивые руки и надменный взгляд, от которого бросало в дрожь даже миссис Донси.

Очень скоро до Брайди дошли слухи о жестокостях, что вытворяли мать и сын. Когда миссис Имс воткнула в ладонь камеристки иглу для вышивания, Гидеон расплылся в улыбке. Когда Гидеон пинками гонял по гостиной спаниеля, миссис Имс хохотала. Когда миссис Имс с корнем выдрала клок волос у горничной, Гидеон, чтобы переплюнуть мать, запорол до полусмерти мальчика, помогавшего на конюшне.

Потом стали ходить слухи, что Гидеон, которому уже исполнилось семнадцать лет, принялся всерьез гоняться за каждой юбкой в округе, не пропуская мимо ни одной горничной, молочницы и прислужницы в харчевне. Преследовал девушек с запальчивой решимостью, а затем избивал и бесчестил. Шепотом поговаривали, что Гидеон Имс калечил живность и скотину самым зверским образом.

– Очаровательный мальчик и такой дьявольски бездушный, – качала головой миссис Донси. – Всадит нож в твое сердце, а сам при этом будет улыбаться тебе в глаза – даже не сомневайся.

И миссис Донси знала, что говорила. В семье Имсов она служила еще с тех пор, когда доктора Имса качали в колыбели. Но с приездом домой Гидеона ничего не следовало обсуждать открыто. Он имел зловещую привычку без предупреждения появляться в помещениях для прислуги. Частенько вечерами усаживался на стул перед плитой миссис Донси и с едва заметной улыбкой на губах внимательно наблюдал за Элайзой и Эдгаром, понуждая всех спешно разбегаться по своим углам и пораньше ложиться спать. Когда Гидеон был дома, миссис Донси приходилось выражать свои предостережения в форме притчи – на тот случай, если он подслушивает. Когда Гидеон был дома, атмосферу кухни заряжали напряженностью сказки про змей и лисиц, волков и невинных юных девиц, которых утаскивали с солнечных троп в темные аллеи, где царили разврат и порок.