Кокон Кастанеды - Мария Брикер

– Можно поглядеть? – хитро сощурилась Настя.

– На что? – удивился Николай.

– Как вы бреетесь, никогда не видала, как бреются монахини.

– Ну, гляди, – рассмеялся Чуйков и попытался всухую удалить щетину с щек.

Настя весело хихикала, наблюдая за мучениями Николая, до тех пор пока он случайно не порезался. Настена увидела кровь, личико ее сразу стало несчастным, а в глазах застыл ужас.

– Насть, ты что, а? Все нормально, мне не больно совсем. Ерунда это все.

Настя молча отвернулась и заплакала. Коля поморщился: ясно стало, почему Настена плачет, и сердце в груди заныло, словно наждаком по нему прошлись.

– Наверно, ей шибко больно было, – захлебываясь слезами, прошептала Настя. – Перед тем как она…

От этих жутких детских предположений, от осознания того, что подобная мысль пришла ей в голову, застыла кровь в венах. Надо было что-то сказать, но он не мог, не мог говорить, не знал, чем ее утешить, – слова не в силах был подобрать. Сидел и смотрел на ее худенькие вздрагивающие плечики в вязаной кофточке, как дурак, а Настя все плакала и плакала. Слова утешения в голову так и не пришли.

– Ты хоть на газету сядь, Насть, – решил он ее отвлечь. – Девочкам нельзя на земле подолгу. Детей после не будет.

– Почему? – обернулась Настя. Личико ее совсем опухло от слез, глаза заплыли, на воспаленных щеках растеклись грязные узоры.

– Что – почему? – смутился Коля, поднял газету, обмахнулся ей, как веером, положил на колени.

– Девочкам почему-то нельзя. А дядям почему-то можно! У дядей что, какие-то другие детородные органы, которые нельзя застудить? – полюбопытствовала Настена.

– У дядей нет детородных органов! – крякнул Николай Владимирович, схватил газету и резко поднялся. – Вставай, пошли, – протянул он ей руку.

– Все у дядей есть, только по-другому называется. Куда мы будем двигаться? – Настена поднялась сама, проигнорировав его руку. Обиделась, видно, что он на животрепещущий вопрос не ответил.

– Не знаю, – пожал плечами Коля. – Если бы я знал, куда ехал, когда из поезда вывалился, – было бы проще. Давно ты догадалась, что я не монахиня?

– В Москву, видать, вы ехали. Я вас со стороны путев в том направлении обнаружила, – подсказала Настя, в очередной раз проигнорировав его слова.

– Уже что-то! – улыбнулся Чуйков. – А далеко до Москвы?

– Далековато, пешком все пятки стопчем, – сообщила Настена. – А ежели на попутках, то часов за пять доберемся. На поезде тоже можно, здесь станция недалеко, только сомневаюся я шибко, что вам, тятя Элета, на этом виде транспорта в ближайшее время захочется передвигаться, – подмигнула ему Настя и взяла Колю за руку. – Ни об чем я не догадалась, даже когда ваши волосатые ноги увидела в мужских ботинках. В газете об этом написано. Там ваш портрет напечатан. Но можно я буду вас монахиней считать? Мне так спокойней.

– В какой газете, Настя?! – заорал Николай.

– Тихо вы, не шибко орите. Вас милиция ищет. А в газете знамо какой – той, что у вас в руках.

– Сразу об этом сказать нельзя было?

– Я боялася говорить, пока вы мне сами не признались. Я боялася, что вы меня сразу бросите.

– Господи ты боже мой! Где? Где написано, что меня милиция ищет? – Николай зашуршал страницами, от волнения руки у него тряслись, и газета два раза падала на землю. – Где, Настя? Почему? Почему меня милиция ищет? Что я натворил?

Настя не выдержала, забрала у него газету, перевернула и передала ему.

Он узнал себя сразу, как только увидел фото. Вышел на свет, под фонарь, чтобы можно было рассмотреть себя как следует и прочитать текст статьи.

– Я, оказывается, гражданин Германии, зовут меня Николай Владимирович Чуйков, и я являюсь главным подозреваемым в убийстве какого-то известного тележурналиста, который ехал со мной в поезде Берлин – Москва… – Николай замолчал и с ужасом посмотрел на Настю. – Нет, я не могу быть убийцей! Я не хочу быть убийцей! Как же так? Этого не может быть! Настя, я никого не убивал! Не мог я! Не мог никого убить!

– Я знаю. – Настена приложила пальчик к губам и улыбнулась. – Все будет хорошо.

– Лицо умой, изгваздалась вся, как трубочист, – буркнул Николай и резко отвернулся: он не хотел, чтобы она видела его слезы. Ее трогательное обещание, ее чумазое личико, исполненное сочувствия и уверенности в его невиновности, ее тихий голосок – все это так захлестнуло душу, что защипало глаза. Если бы все было так, как сказала Настя, если бы все было так…

Настена послушно ополоснула щеки минеральной водой.

– Вы тоже умойтесь, – потянула она его за рукав. – Кровь с щеки смойте. Давайте я вам полью. И пора в путь. Скоро рассвет.

– Я ничего не понимаю! Как – нет? Есть имя, а человека нет? Я понимаю, что она гражданка другого государства и монахиня, но должна же она быть приписана хоть к какому-то монастырю, обители или что там у них еще? Учет у них какой-то должен быть! Ищите, в общем! – Елена Петровна раздраженно шмякнула трубку на рычаг и уставилась на Варламова. – Ну, что скажешь? Как тебе это нравится? Фээсбэшники не могут понять, откуда монашка взялась. Такое ощущение, что она с неба свалилась.

– Плохо. – Варламов развалился на стуле, как у себя дома, что Елену Петровну тоже раздражало. Ее вообще все раздражало. Она недавно вернулась из области. Убиты еще два человека, бессмысленное, кровавое преступление двух ни в чем не повинных людей.

– Плохо, согласна. Ты по-прежнему утверждаешь, что твой знакомый невиновен? Он там был, его пальцы – на крыльце, на ручке двери, в комнате. Соседи видели его в деревне, он переоделся в монашескую рясу.

– По-прежнему утверждаю, что Николай Владимирович ни при чем.

– Если не расскажешь все, я тебя привлеку за дачу ложных показаний!

– Не надо меня привлекать! – поднял руки над головой режиссер. – Сдаюсь!

– Паясничаешь, давай-давай! Развлекайся. Маленькая девочка подвергается опасности, а тебе весело! Ты бы видел, что твой знакомый сотворил с телами ее матери и отчима! Зачем он их убил? Зачем он девочку взял с собой?

– Лен, может, хватит на меня нападать? Я серьезно говорю: уймись. Найди его и спроси, зачем он взял с собой девочку. Ищи! Не могли же они сквозь землю провалиться! От меня ты чего хочешь? Я все тебе выложил и еще раз повторяю, что Николай Владимирович Чуйков не мог убить, – разозлился Варламов. – Тебе не приходило в голову, что он не преступник, а жертва? Происходит какая-то дикая накладка. Советую тебе еще раз пассажиров опросить и вплотную заняться поиском мотива убийства Холмогорова. Поймешь мотив – вычислишь убийцу. У Чуйкова не было мотива, значит, это не он. Николай в Москву вообще не хотел ехать, я его с трудом уговорил.