Жена из другого мира - Анна Замосковная

Садовник был стар, колени и руки в земле. Он явно чувствовал себя неуютно в отделанном золотом кабинете с расписным потолком и панелями красного дерева. Поспешно спрятал узловатые руки за спину. Полицейский, наоборот, был молод и на роскошь смотрел восторженными, широко раскрытыми глазами.

– Вы, – кивнул садовнику министр. – Расскажите о происшествии.

– Вы мне не верите? – отпрянув, Сарсанна прижала руку к сердцу.

– Я обязан выслушать остальных свидетелей, это мой долг.

Сарсанна надула губа и демонстративно уставилась в сторону.

– Говорите, – кивнул министр и, пощупав языком разбитую губу, отложил платок.

– Ну, э-э-э… – Покосившись на Сарсанну, садовник неуверенно заговорил: – Так это, я линейкой траву мерил, а уважаемая длорка Мондербойская ругала меня на чем свет стоит…

– Делала справедливые замечания, – обиженно поправила Сарсанна и подтянула декольте.

– Так-то замечания, да, – уныло подтвердил садовник. – И тут ее окликнули. Ребята точно не местные. Все местные длорку Мондербойскую знают и ни с кем не спутают. А эти спросили. Ну, я выглянул из-за куста, а у одного в руках-то пистолет, и ручонки трясутся. А уважаемая длорка Мондербойская его ка-а-ак огреет зонтом!

– Неправда, я хрупкая женщина и никогда не нападаю первой!

– Да-да, – испуганно покосился на нее садовник. – От ужаса пальнул парень, значит, в нашу уважаемую длорку, а она и не заметила вроде.

– Я истекала кровью, умирала.

– Да? – Садовник присел. – Ну и… зонтиком парнишку охаживали. Второй попробовал приятеля спасти, так вы ему с одного удара нос-то и расквасили. Толкнули юбками, он, бедный, упал, а вы его…

– Это возмутительно, – побагровела Сарсанна. – Вас послушать, так это я на них напала!

Полицейский вытянулся в струнку.

– Да как вы смеете оскорблять благородную длорку, главу дома! Благородные длорки не нападают на людей.

Садовник выглядел явно несогласным, но промолчал. Министр устало спросил:

– А где нападавшие?

– Доставлены в городскую больницу для бедных, – отчеканил полицейский. – А уважаемая длорка Мондербойская пожелала в первую очередь встретиться с вами, уважаемый министр.

– Что же такого случилось, что их отправили в больницу? – Министр поморщился и коснулся губы. – Полицейские – это вам не извозчики.

– У арестованных обнаружились множественные переломы. – Полицейский выпятил грудь колесом.

Министр нахмурился:

– Опять при задержании руки распускаете?

– Никак нет. Арестованные не сопротивлялись.

– Что, даже убежать не пытались? За нападение на главу рода у нас полагается повешение.

– Так переломы же. – Полицейский сосредоточенно смотрел поверх головы министра. – Идти они не могли.

Мы с министром уставились на Сарсанну.

– Я слабая, хрупкая женщина, – заливаясь румянцем, повторила она и, приподняв колокол подола, прикрыла им зонтик.

Как хорошо, что физический вред главы рода могут причинить супругу только с его разрешения, а то я бы, пожалуй, забеспокоился о Смузе.

Дверной звонок дом хорошо сымитировал. Я чуть не свалилась с табуретки. Прокралась к входной двери и сдвинула язычок на глазке.

По ту сторону сиял улыбкой гот в перьях.

Моргнув, отступила и тихо спросила:

– А это кто?

– Длор Хлайкери Эрджинбрасский, – просипела стена. – Через дыру в ограде пробрался.

Пресса здесь тоже настырная.

Звонок повторился. Я покачала головой: ни стыда ни совести у человека. Устроилась на табуретке и попробовала представить обои цвета глаз Лавентина.

В дверь опять позвонили. Вера недоуменно на меня смотрела. Ну управляю я домом, и призрачные слуги тут есть, но это не повод открывать дверь непонятным личностям даже в самых очаровательных костюмах.

– Я его не приглашала, – зажмурилась в надежде, что так лучше получится влиять на дом.

Ведь не обязательно представлять прихожую в стиле какого-нибудь барокко или ампира. Даже суровый минимализм лучше обычного подъезда.

Гот все названивал, пока из-за моего раздражения не исчез звонок. Тогда гот постучал. Я вообразила, что дверь снаружи мягкая резиновая, и через минуту стук прекратился.

– Тебе к патологоанатому пора. – Министр расписался в очередном документе.

Зря я к нему поехал. Я вертел в пальцах черное перо из веера Сарсанны. Слова давались с трудом, ради каждого приходилось буквально переступать через себя.

– Только после того, как ты объявишь в розыск мою маму и начнешь полномасштабное расследование.

– Не надо меня шантажировать, я этого не выношу, – пророкотал министр.

– Знаю. Это против моих принципов. И ты… ты мой друг. Но если выбирать между благополучием мамы и твоим комфортом… – И моими очень неприятными ощущениями, потому что мне проще прыгнуть в окно проверить, что из этого получится, чем так давить на министра. – Я выберу маму.

Министр, со вздохом потирая лоб, оставил на нем чернильный росчерк.

– Лавентин, я уверен, она живет у подруги или уехала в пансион.

Я совсем тихо возразил:

– Моя мама со мной так не поступает.

У министра дернулся уголок рта, голос стала резче:

– А что с ней могло случиться? Если бы поезд сошел с рельсов, мне бы об этом сообщили, как и о любом неординарном случае. И чего ты боишься? Что какие-то идиоты, рискуя закончить жизнь в петле, напали на твою мать, длорку, на тот момент еще владеющую женскими правами главы рода, путешествующую первым классом?

– Но ведь на Сарсанну напали, – напомнил я.

Ручка выпала из пальцев министра. На мгновение он оцепенел, но тут же зазвонил в колокольчик. Секретарь распахнул дверь.

– Принеси все дела о происшествиях с длорками за последние полгода, – отрывисто приказал министр.

Кивнув, секретарь умчался выполнять поручение. Я похолодел:

– В чем дело?

Снова потирая лоб, министр ответил:

– Когда расследовали обстоятельства гибели жены Какики, мальчишка, разносчик газет, сказал, что видел, как под ноги ее ящерам бросили хлопушку. Другие свидетели этого не подтвердили, хотя некоторые вроде бы слышали хлопок, и ее смерть сочли результатом несчастного случая. Но если сложить это и целенаправленное нападение на Сарсанну Мондербойскую, то исчезновение твоей матери… почти подозрительно.

Я остро, до боли в груди захотел, чтобы министр был прав в своем начальном предположении и мама просто впервые не известила меня о своих перемещениях по стране.